Неизвестная война. В небе Северной Кореи - страница 4

После полета Иван Никитович строго предупредил меня, что так делать нельзя, особенно на низкой высоте и пообещал снизить оценку полетов. Но потом, видя, что я искренне раскаивался в содеянном, а это было видно по моему смущенному лицу, он этого не сделал.

Этот урок оставил след в моем сознании на всю летную жизнь. Я никогда больше не поддавался соблазну нарушить установленные нормативы при производстве полетов в сложных метеоусловиях ни днем, ни ночью.

Успешно сдал экзамены на военного летчика первого класса, и в октябре 1950 года получил удостоверение и значок инструктора по выполнению этого вида полетов.

Характерна также была встреча за два дня перед самым отъездом в правительственную командировку.

…Я отпросился у командования съездить в Голицыно и попрощаться с отцом. Как исключение, мне пошли навстречу и отпустили, хотя был строгий приказ никуда никому не отлучаться из части. В то время сообщение с нашей частью по железной дороге было очень затруднено, а времени мне дали «в обрез». Поэтому обратно я решил возвращаться на какой-нибудь попутной машине, идущей до магистрали. Стою, смотрю, идет по шоссе легковой «газик». Я поднял руку, машина останавливается. А в ней на переднем правом сидении сидит И. Н. Кожедуб. Я оторопел. Что делать? Докладываю, так и так. Он говорит: «Ну хорошо, садитесь». Сам выходит из машины и даёт мне возможность сесть на заднее сидение. Я поблагодарил его, и мы двинулись в путь по заснеженной зимней дороге. Кругом был лес. Какая-то грусть запала в душу от этого созерцания — вот, скоро и надолго этот пейзаж не будет ласкать глаза привычным своим великолепием…

Лес… В любое время года он по-своему ласкал глаза своим целомудренным великолепием: был задумчиво суровый, с тяжелыми от снега лапами ветвей — зимой; стоя в кружеве подвенечного платья девушки — весной; укутанный свежим утренним туманом; а в многообразии осенних красок, сменивших летнюю прелесть зелени, вообще был неповторим. Мы часто, находясь на боевом дежурстве, слушали его разговор с ветром… Лес оставался для нас загадкой природы — так нам хотелось.

Иван Никитович любезно расспросил меня об отце. Сообщил, что скоро тронемся в путь, справился о моем настроении и о настроении товарищей. Был разговорчив и весело шутил. С ним было приятно разговаривать, и я быстро оправился от той неловкости, которую чувствовал, садясь в машину.

В эту командировку летчиков он отбирал сам. Такое ему было дано право. Право, конечно, исключительное, но продиктованное необходимостью. Мы понимали, что в такой командировке велика роль буквально каждого лётчика. Он знал гораздо больше о вашем назначении, чем мы, но и мы всё же догадывались о цели нашей командировки.

…Поезд увозил нас всё дальше и дальше от столицы нашей Родины на Восток. Сводки последний известий сдержанно и скупо сообщали о боевых действия в Корее. В окнах вагона проплывали города и огромные стройки Сибири. На остановках поезда мы не выходили, нам не разрешали, да их и было очень мало. «Литерный» шел по режиму военного времени, со всеми предосторожностями, и службы обеспечения его движения действовали четко, видимо, ещё остался ритм работы у них от недавнего военного прошлого.

В Иркутске нас «побаловали банькой». Баня была огромная. Говорили, что её ещё Пётр I построил. Её стены видели многие поколения русских людей. Здесь мылись революционеры, идущие по этапу, на каторгу, и сибирские дивизии, идущие на фронт, а теперь и нам была предоставлена эта возможность. После бани посвежевшие и с приподнятым настроением мы двинулись дальше.

Вскоре показался Байкал — все прильнули к окнам. Нас заворожило это величественное творение природы, удивила сила рук человеческих, воплотившая разум народа в тоннелях, рельсах и мостах — этой огромной транссибирской магистрали. Немногие из нас были в этих суровых краях, о которых мы слышали только в песнях, и вот теперь они перед глазами.

В Чите нас встретил Иван Никитович Кожедуб, который туда прилетел самолётом. Он задержался в Москве по делам службы и обогнал нас. В эти дни в стране проходили выборы в органы государственной власти. Мы тоже проголосовали, но только в поезде.