Неизвестный Чайковский. Последние годы - страница 54
К Н. Ф. фон Мекк
Фроловское. 19 мая 1889 года.
<…> В Москве я провел неделю и занят был исключительно консерваторскими делами, а также делами музыкального общества. Отказ Танеева объясняется его крайним утомлением и желанием заниматься сочинением и игрой. Он уже давно тяготился своей должностью, а в нынешнем году вследствие смерти матери, к которой он питал глубокую привязанность, состояние духа его крайне подавленное, и я очень хорошо понимаю, что он нуждается в отдыхе. Можно предполагать, что Сафонов будет дельный и хороший директор. Как человек он бесконечно менее симпатичен, чем Танеев, но зато по положению в обществе, светскости, практичности более отвечает требованиям консерваторского директорства.
Из Москвы Петр Ильич съездил на несколько дней для свидания с родными и друзьями в Петербург и 19 мая, после четырехмесячного отсутствия, вернулся во Фроловское.
Лето 1889 года во Фроловском протекло мирно и однообразно, сначала за сочинением черновых эскизов (оконченных 26 мая), потом за инструментовкой музыки балета «Спящая красавица». – За все четыре месяца не было никакого эпизода, нарушающего спокойное и ровное настроение, столь нужное для работы. Единственная неприятная Петру Ильичу сторона одинокой деревенской жизни – вечерняя скука – была устранена обществом Лароша, который нам (я тоже провел все это лето у брата) после ужина громко читал, или же, – когда наезжал погостить на день, на два всегда желанный Петру Ильичу Н. Д. Кашкин, – устраивалась партия в три роббера винта. Упоминанием, что раза два или три Петр Ильич приглашал на пирушку московских приятелей, П. Юргенсона, Александру Ивановну Губерт, А.И. Зилоти и др., исчерпываются все «события» этого периода. Хороший, но незаметный, как незаметно здоровье, он не мог оставить яркого воспоминания, но своим ровным и спокойным течением был Петру Ильичу нужнее всего после томительного путешествия, давая и моральным, и физическим силам его проявиться с пользой для других и для себя.
Это короткое и бледное описание лета 1889 года было бы неполно, если не упомянуть о прелестном трехлетнем ребенке, дочери Легошина, Клере, своей красотой, звонким голоском и очаровательными выходками необычайно умненькой головки радовавшей и восхищавшей Петра Ильича. – Он часто возился с ней, слушал ее болтовню, а подчас бывал и нянькой.
Корреспонденция этого времени количественно у Петра Ильича была не меньше прежней, если не больше; но многие из писем, по преимуществу делового характера, не имеются в моем распоряжении, неделовые же и кратки, и малоинтересны.
К П. И. Юргенсону
Фроловское. 7 июня 1889 года.
<…> Почти безвыездно сижу в деревне и усиленно работаю над инструментовкой балета. Только раз ездил на два дня в Москву. Был на заседании дирекции.
Известно ли тебе, что у нас новый инспектор, особенность коего та, что вместо штанов он носит юбку и зовут его Александр Иванович Губерт-Баталин. Серьезно: после долгого ломания Александра Ивановна вняла нашим просьбам и согласилась принять инспекторство. Бумага об утверждении уже послана к великому князю. Вот и все новости.
К М. М. Ипполитову-Иванову
Фроловское. 12 июня 1889 года.
<…> Программу ты волен составить, как тебе угодно, но прими во внимание два следующие обстоятельства: 1) увертюра «Фауст» Вагнера уже взята Зилоти, программу которого дирекция вполне одобрила. Возьми, значит, другую увертюру. Не хочешь ли сыграть «Грозного» Рубинштейна? Чудесная вещь. 2) Не забудь, что в твоем концерте играет Сафонов. Но самое главное то, что ты должен непременно играть свое собственное сочинение. Я полагал бы непременно исполнить отрывки из «Руфи», а впрочем, этого мало, нужно еще что-нибудь симфоническое. Само собой, дирекция будет счастлива, если твой концерт послужит поводом к знакомству Москвы со столь симпатичной и талантливой певицей, как Зарудная. Спасибо за выбор моей симфонии, но я бы предпочел, чтобы ты моего ничего не играл. Мне не хотелось бы, чтобы в публике думали, что я приглашал тебя, потому что ты играешь мои вещи. Ей-Богу, правда, я предпочел бы что-нибудь другое.