Неизвестный человек - страница 4

Вдоль вагонов «Красной стрелы» стояли проводники в белых перчатках. Пахло угольным дымком. Прошел негр в меховой шубе вместе с высокими японцами. Сергей Игнатьевич задумчиво смотрел, как Усанков говорит, челюсти его двигались равномерно, словно он пережевывал каждую фразу.

— Я выяснил у киношников, никаких съемок в замке не было, — вдруг сказал Ильин. — В театрах тоже ничего исторического не шло.

Усанков не сразу сообразил, о чем это он.

— А-а-а, те ряженые… Ну и что?

— Надо же выяснить, — сказал Ильин. — Нельзя же так оставить.

Усанков обвел глазами округлую, рыхлую фигуру Ильина так, что тот смутился.

— Лично у меня хватает чертовщины и без этого, — сказал Усанков. — Мало ли что бывает. Охота тебе…

— Значит, по-твоему, пускай разгуливают привидения в центре города?

— Заяви в горисполком. Их дело за порядком следить. Тебя-то что зацепило? Привидения, тем более военные, не относятся к нашему министерству.

— Ты помнишь того третьего? Самого молоденького? Он последним шагал, петушком таким… — Ильин допытывался, сохраняя шутливый тон, но это ему не удавалось. Случившееся не давало ему покоя. Особенно воспоминание о том младшем. Перед тем, как ехать на вокзал, он вытащил старый чемодан с антресолей, достал оттуда пакет, завернутый в пожелтелую «Вечерку». Среди старых фотографий нашел наклеенную на картон фотографию девятого класса. Вот что ему было нужно: Сережка Ильин, в курточке, в кедах, волосы длинные, сидел на полу, скрестив ноги, в первом ряду, под восседавшим над ним Тим Тимычем.

Вот эту фотографию он сейчас показал Усанкову.

— Тебе не напоминает этот пацан его?

Усанков вгляделся, пожал плечами.

— Это кто?

— Я.

— А он? Он кто? Мало ли кто на кого похож. Что из этого следует?

— Нет, ты посмотри, — настаивал Ильин.

Усанков решительно отстранил фотографию.

— Послушай, Серега, кончай. У меня от твоих фантазий кислотность повышается… И вообще, о чем ты? — с укоризной сказал он. — Все качается, трещит, эти гады того и гляди ринутся на нас. Действовать надо, действовать! А ты… Чем ты занят, разве можно себе позволять…

В начале июня Ильин отправил семью на дачу к родителям жены. Опустелая квартира стала большой, гулкой.

Всю ночь горел закат, в середине алый, дальше золотой. Густое это золото плавилось, растекалось далеко по небу. Ильин открыл окна. Сквозняк вздувал занавеси, качал абажур. Под утро Ильин встал, не зажигая огня, подошел к зеркалу, долго вглядывался в лицо, освещенное молочным светом. Он щурился, супился, пытаясь отыскать среди заплывших черт прежний молодой рисунок, тот, с чего начинался Сергей Ильин. Размеренная жизнь с мелкими неудачами и мелкими радостями опутала его лицо морщинками, мягкими складочками, щеки обвисли, залысины уходили высоко. Потеря шевелюры доставила Ильину много страданий, впрочем, и с этим пришлось примириться, как примирился он и с другими потерями.

Не без труда восстанавливал он воспоминание о себе молодом. Вдруг в глубине зеркала что-то сместилось и возник тот русый офицерик с длинной шеей, с упорно хмурым взглядом.

С утра Ильин отправился в Публичную библиотеку. Воскресный народ толпился во всех отделах. Ильина посылали от одного сотрудника к другому. Не могли понять, что ему надо. Объяснял он слишком общо и уклончиво. Первые дни, когда он пытался заинтересовать домашних тем случаем у Михайловского замка, все хмыкали и тут же обрадованно выкладывали свои истории про экстрасенсов, телепатов, куда удивительнее, чем явление трех офицеров. Однажды в компании, когда он опять принялся за свой рассказ, он поймал испытующий взгляд жены. По дороге домой она сказала как бы между прочим: «Надо бы тебе выкинуть это из головы».

Что-то в ее тоне насторожило. Рассказывать он перестал. Но история эта жила в нем, не находя разгадки. Избавиться от нее оказалось не просто, да он и не хотел, она уже не мучила, она скорее грела его.

В читальных залах за письменными столами сидели люди с отрешенными сосредоточенными лицами. Шелестели страницы, шуршали карандаши, воздух был наполнен сдержанно напряженным гудом.

Дежурная пыталась вникнуть в смысл его путаной просьбы. С мученической терпеливостью она допытывалась, какую эпоху ему надо, фотографии или рисунки, описания или историю. Сзади росла очередь. Ильин вспотел, ему казалось, что за спиной посмеиваются. Он боялся, что замороченная эта въедливая женщина не выдержит и спросит, зачем, собственно, ему нужно все это. Он извинился, забормотал, что не стоит беспокоиться, он придет в другой раз, он уточнит, она расправила лицо, сделав вид, что поняла, и вручила его какой-то грузной усатой женщине, та, не дослушав, повела его в хранилище, затем по чугунным витым лесенкам, переходам и определила в какой-то закуток между книжными шкафами.