Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг. - страница 22

Они отворачивались и надувались друг на друга.

Ласунский рассказывал мне истории про Павла I и, говоря о Бенкендорфе, которого не любил, называл его г. Ziegendrücker. Я узнала, что Павел ненавидел m-me Бенкендорф; она приехала в Россию с Императрицей-Матерью (Бенкендорфы из Вюртемберга), и Государь, когда сердился, звал ее (m-me Бенкендорф была лектрисой Императрицы гораздо раньше восшествия на престол) m-me Ziegendrücker. Катон – ее сын. Эти детали занимают Пушкина; он смеется, как ребенок. Я рассказала ему также один из фарсов Фейрса Голицына и Миклошу[76]. Они взяли одну из плоских лодок, которые употребляются для очистки прудов, Фейрс греб; он был одет амуром, на его аттиле[77] были привязаны гусиные крылья. Миклошу с бородой и с косой в руке стоял на носу лодки; они пели: «L’amour fait passer le temps» («Любовь помогает провести время» [фр.]). Затем греб Миклошу, а Фейрс пел: «Le temps fait passer l’amour» («Время помогает пережить любовь» [фр.]).

Жорж Мейендорф[78] подозвал нас к окну, и мы любовались этим прекрасным зрелищем. Императрица заметила, что происходит что-то необычное, подозвала меня и спросила:

– Что там в саду?

Я решила, что лучше быть откровенной, и сказала ей:

– Ваше Величество, Голицын с Миклошевским дурачатся.

Она подошла к окну, увидала их и рассмеялась. Потом она сказала;

– Вам скучно, нет молодежи. Ну, я буду приглашать раз в неделю кого-нибудь из офицеров, и вы будете танцевать в розовом павильоне[79].

Она позвала Нарышкина и Ласунского и отдала им приказание, предлагая им выбрать офицеров. Мы после этого танцевали каждое воскресенье. Императрица была довольно строгая, но очень добрая, нисколько не педантка; она очень баловала нас, но рассердилась бы, если бы ей солгать. Она раз сказала мне: «Дитя мое, я люблю вашу искренность. Когда мне лгут – у меня такое чувство, что меня презирают, и я сама презираю тех, кто хочет обмануть меня»[80].

Бал у Лаваля. Скучно. Пушкин спросил меня:

– Почему Моден так ненавидит Зеленый Глаз[81]?

Я ответила:

– Потому, что он женился на княжне Репниной, вместо того чтобы жениться на одной из Моден; все мамаши были вне себя и очень завидовали княжне Репниной.

Пушкин рассмеялся и ответил:

– Правда, это важная причина!

Лаваль до такой степени близорук, что, провожая Государя, он не мог найти выхода и отвешивал поклоны перед половинкой двери. Государь сам взял его за руку и запретил спускаться вниз. Его Величество сошел уже с лестницы, а бедный Лаваль все еще кланялся. Все смеялись. Благовоспитанный Пушкин подошел к нему и привел его в залу. Лаваль громко сказал ему: «Vous êtes un homme de bonne compagnie, m-eur le poète» («Вы добрый друг, господин поэт» [фр.]. – Примеч. ред.).

Графиня Нессельроде рассказывала мне, что Мортемар[82] был поражен петербургским зубоскальством; он говорил ей, что у нас больше насмешничают, чем в Париже. На это Ночная Принцесса (кн. Голицына) сказала ему: «Значит, наши учителя нам принесли пользу, и мы делаем большую честь г. де Вольтеру».

Пригласила Великого Князя и Виельгорского на завтра, после вечера у Императрицы.

Вчера, когда я поднялась к себе с Alexandrine Эйлер, я застала m-lle Ninette, Сверчка и Асмодея; я и забыла позвать его, и его уведомил Пушкин. Они ждали меня терпеливо, так как болтали с Марьей Савельевной[83]. Плетнев привел своего упрямого хохла; прибыл и Великий Князь. Асмодей забыл своих «драконов» в карете и был очень остроумен и разговорчив. Марья Савельевна привела его в хорошее настроение; он утверждает, что моя дуэнья умна, как Сен-Симон, и чудесно знает дворцовый мир. Он зовет ее madame Carnuel[84] и советует ей писать мемуары. Она воспитывалась в коридорах Зимнего дворца и видела три царствования. Ее бабушка служила у Елизаветы Петровны, ее мать – у Императрицы Екатерины; сама она видела конец ее царствования, затем царствование Павла и покойного Государя. Чтобы поболтать с m-me Carnuel, мои друзья всегда приходят ко мне раньше, чем я поднимаюсь к себе. Она рассказывает им истории из доброго старого времени, зовет Потемкина «герой Тавриды», а Суворова «наш фельдмаршал» и знает сплетни за целые сто лет. Пушкин очень любит ее; она напоминает ему его старую няньку Арину. Он сказал мне: «Она никогда не видала другой деревни, кроме дворцовых садов, другой избы, кроме коттеджа, а все-таки от нее пахнет деревней».