Некоторые черты древнерусской государственности в сравнительно-историческом аспекте - страница 4

. Тем не менее в работах некоторых авторов наблюдается преувеличение роли веча, превращение его в некий стабильный неизменявшийся институт. Это присуще трудам Фроянова, который, с одной стороны, отмечает архаичность веча, а с другой — не только преувеличивает роль этого "народного собрания", по его терминологии, но и полагает, что древнерусская знать не обладала необходимыми средствами для подчинения веча, которое, по Фроянову, даже в XI-XII вв. было органом свободного волеизъявления "вечников"[11].

Такая трактовка древнерусского веча, во–первых, расходится с показаниями источников, а во–вторых, может быть легко опровергнута сравнительно–историческим материалом. Для X в. известий о вече как органе, что–нибудь значащем в общегосударственном масштабе, мы практически не имеем. Князья (великие), согласно летописи, в необходимых случаях совещаются с боярами, дружиной, старцами градскими, старейшинами земли и прочими категориями знати, но не с вечем. Да и позже реальная роль веча предстает не такой, как ее пытается изобразить Фроянов. Да, в некоторых исключительных ситуациях вече (городов) собиралось и в XI в. Например, в 1068 г. после злополучной битвы при Альте, где три Ярославича были разбиты половцами и в страхе и растерянности бежали в свои уделы. Тогда кияне собрались на вече и потребовали вооружить их для борьбы с "погаными". После отказа они вытащили из поруба сидевшего там полоцкого князя Всеслава и провозгласили князем. Здесь мы сталкиваемся с фактом обострения классовой борьбы в особой ситуации, когда народные массы воспользовались вечем. Важно отметить, что существовали лишь веча отдельных городов, не было, да и не могло быть веча общерусского, так как этот реликт народного собрания сохранился от тех времен, когда еще существовали реальные восточнославянские племена. Известно, что и знаменитое новгородское вече на деле выражало интересы новгородского боярства и крупного купечества.

По вопросу о вече целесообразно изучение материала по другим странам, в частности о роли и эволюции народного собрания у германцев в период ранних варварских королевств. У франков V-VI вв. это было собрание свободных воинов, т. е. ограниченной части всего населения государства. Возможно, что такое собрание можно отождествлять с некоторыми оговорками с древнерусской дружиной, но не с вечем русских городов, которое имело иное социальное содержание. Материал по ряду раннеклассовых обществ Передней Азии (Ирану, Армении, Грузии и т. д.) показывает, что и там древнее народное собрание превратилось в период раннего государства в собрание воинов либо в совещание, говоря древнерусской терминологией, "лучших людей" государства. В древнем Иране было "кара" (войско), в Грузии "эри" — с тем же содержанием. В Армении IV в. собирались ашхархажоловы — собрания лучших людей, генетически связанные с древними народными собраниями, в ту пору, разумеется, исчезнувшими. Таким образом, конкретные формы реликтов народных собраний в раннеклассовом обществе могли быть различными, но они уже не были органами народовластия, а представляли своеобразный совещательный орган государя и довольно широких кругов знати.

И еще один вопрос неизбежно встает при изучении формирования государственных институтов Древней Руси. Речь идет о заимствованиях, различного рода влияниях. Были ли они? Думается, в принципе отрицать их нельзя, но нет оснований придавать им сколько–нибудь решающее значение. Прежде всего это относится к сущности, реальному содержанию государственных и правовых институтов, которые возникли на местной славянской основе. Несомненно, однако, что в состав господствующего класса формирующегося раннего Древнерусского государства входили не только представители славянской знати, но и чужеземцы; не случайно среди подписавших договора Олега и Игоря с греками так много неславянских имен, как неславянским является имя ближнего воеводы Святослава Свенельда, ряд "отроков", упоминаемых в летописи в XI в. (Торчин, Угрин и т. д.) и даже в XII в. (Амбал — убийца Андрея Боголюбского). В чем здесь дело? Очевидно, причина в том, что в условиях, когда у славян были еще сильные общинные связи, а также пережитки племенных, князья привлекали в дружину чужеземцев, не связанных с местным населением и потому преданных великому князю.