Немецкая карта: Тайная игра секретных служб: Бывший глава Службы военной контрразведки рассказывает. - страница 11

В 1983 г., после одного из натовских учений, главнокомандующий вооруженными силами США в Европе генерал Отис уважительно спросил командующего десантно-диверсионными войсками территориальной обороны «Юг»: «А как далеко ты во время войны прошел в глубь России, Герд?» Услышав мой ответ: «Я дошел до Никополя и Запорожья», — американский генерал устремил взгляд на карту, ища указанные мной города в районе, находившемся километрах в пятистах западней, а именно где-то в районе Кривого Рога и рядом с ним.

Нет-нет, — сказал я. — Надо искать намного, намного дальше в восточном направлении! Это было вот здесь, генерал Гленн Отис, — чуть западней Сталинграда.

Вот черт, — воскликнул американец, — ну да, конечно, вы же дошли до Сталинграда. — Он призадумался. «Да, — вероятно, сказал он сам себе, — если мы хотим воевать так же успешно, нам нужны именно такие солдаты». Но вслух он этого не произнес.

Он одобрительно похлопал меня по плечу, как будто наши военные успехи в период Второй мировой войны были моей личной заслугой. А про себя, видимо, подумал также: «Как же это вам удалось при отсутствии преимущества в военном потенциале?» При этом он, вероятно, размышлял о соотношении пространства, времени и живой силы — тогда, в период с 1941 по 1945 г., и сегодня.

2 июля 1956 г. я, с чемоданчиком в руке — но теперь не с деревянным, как это было в 1949–м, а с настоящим, кожаным, — двинулся с вокзала Идар — Оберштайн вверх по Клотцберг и, несмотря на то что подъем был довольно крутой, перевел дух только перед самыми воротами. А надо ли в самом деле входить в них? На контрольно-пропускном пункте нес дежурство французский солдат. Он окинул меня критическим взглядом, бегло проверил документы и разрешил пройти на территорию. Во взгляде француза сквозили одновременно и насмешливость, и высокомерие. И я никак не мог отделаться от этого ощущения. Мимо нас прошел куда-то по своим делам американский офицер. Он коротко взглянул в мою сторону, сказал «Ш» и двинулся дальше.

С этого дня я был солдатом бундесвера в составе НАТО в звании обер-лейтенанта и, следовательно, находился в подсудности органов военной юстиции. Мы прекрасно отдавали себе отчет в том, на что мы идем, подавая заявление о добровольном поступлении на военную службу. Мы прекрасно понимали также, что не можем начинать с того, на чем остановились 9 мая 1945 г. Не могли мы, разумеется, вести отсчет и от 2 апреля 1949 г., дня, в который мы были освобождены из советского плена. С той даты прошел временной отрезок продолжительностью в семь лет, который я прожил вне армии, отправляя гражданскую должность в Управлении труда, параллельно подрабатывая в качестве свободного журналиста и занимаясь политикой.

Но я стремился в бундесвер. Меня манил вызов. Тем не менее 2 июля на Клотцберг я все-таки не вполне был уверен в том, что все сложится хорошо. Прежде чем пройти через ворота, я еще раз оглянулся. Городок, лежавший там, внизу, у подножия горы, представлял собой исключительно живописную картину. На противоположном кряже, ниже вершины, в скальном углублении, словно выдолбленном резцом, стояла церковь. Дивное зрелище, которое я с удовольствием перенес бы на полотно. Может, когда-нибудь и напишу эту картину, подумал я, ведь написал же я в 1944 г. панораму Варшавы, увиденную мной с берега Вислы. Куда пропала эта картина? Некоторые из моих картин, которые я написал еще школьником, сумела спасти моя сестра Рут. Я по сей день не могу понять, как ей удалось сделать это в неразберихе бегства в январе 1945 г. Картины, в том числе портрет маслом Фридриха Великого, а также один портрет, написанный с нее самой в нежно-розовом платье, и сегодня висят в ее квартире, охраняемые и оберегаемые ею как совершенно бесценное сокровище.

Один за другим на Клотцберг поднимались все новые и новые мужчины моего возраста со своей немудреной поклажей. Нас коротко приветствовал полковник, а потом распределял по комнатам — по шесть офицеров в одну.

Что было делать в тот вечер, с которого начался новый период жизни? Мы сидели в столовой и пили — сначала пиво, потом ром с колой, а от наступившей великой жажды — снова пиво. Вот чем был заполнен первый солдатский вечер в бундесвере. Потом мы, тридцатилетние солдаты, каждый из которых последние семь лет занимался каким-нибудь сугубо гражданским делом, разошлись по своим комнатам. Было так странно, когда на следующее утро, ровно в шесть часов, нас и в самом деле пронзительным сигнальным свистком разбудил фельдфебель, причем точно так же, как тогда, когда мы были юными рекрутами германского вермахта.