Немного хаоса - страница 25

И опять в душе защемило, словно где-то внутри сидела крошечная стальная иголочка, которая упиралась в сердце, стоило только сделать неловкое движение. И хуже всего — я чувствовала, что надо сделать чтоб это ощущение пропало.

Все было очень, очень плохо.

— Таис? — Марк ли это приблизился или я сама? Мне кажется или я действительно ощущаю его дыхание на своем лице?

От Марка пахло сладким вином, отчего мое собственное дыхание вдруг перехватило.

Мне стоило отодвинуться. Оторваться от этих проклятых глаз, стиснуть зубы и отодвинуться.

Очень, очень плохо. Я знала, чем это обычно заканчивается. И иголочка, сидящая внутри, тоже очень хорошо знала.

Секунда темноты — как будто что-то приближаясь закрыло от меня лампы. Мгновенье на темной стороне Луны. Вкус чего-то сладкого и вместе с тем солоноватого на губах. Пахнет вином. Что-то мягкое и податливое, но вместе с тем сильное касается меня. Я чувствую губы Марка и чувствую как окружающий нас мир куда-то плывет, тает, блекнет — уже ненужный, глупый, не имеющий никакого значения мир…

Боже, как все плохо. И как поздно уже что-то делать.

Я оторвалась от него раньше, чем закончился воздух в легких. Мне вовсе не хотелось останавливаться, но опять что-то кольнуло изнутри — уже тревожно и остро. Что-то было не просто очень плохо, что-то было неправильно. И ощущение этой неправильности вдруг навалилось пудовым грузом на плечи. Марк открыл глаза — в них было легкое удивление и даже, кажется, испуг. Он думал, где он ошибся, этот невыносимый зеленоглазый, но такой наивный великан, что сделал не так… Но он все сделал правильно, дело было не в нем.

Я отстранилась от Марка, подняла голову, уже зная, что увижу за его спиной.

Конечно же, это был Кир. Он стоял у двери и смотрел на нас. И мне стало страшно — куда страшнее, чем в окружении девяти безмолвных убийц. Потому что у них не было глаз, а у Кира — были, и выражение их я могла бы разобрать даже в полной темноте.

Он ничего не сказал. Развернулся и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь. Мгновенье я еще видела его — зыбкий силуэт в дверном проеме…

Понимание обрушилось на меня подобно горной лавине, сметая и превращая в мелкую хрустящую ледяную крошку все на своем пути.

Дура! Чертова слепая дура! Даже ладонь начала зудеть — так захотелось поднять руку и отвесить самой себе оглушительную пощечину. Чтоб мир перед глазами дрогнул и чтоб в голове наконец прояснилось, чтоб разбить губу — до боли, до нестерпимого жжения…

Как можно было быть такой дурой!

Марк смотрел на меня непонимающим взглядом. Кира он не заметил, поэтому мое замешательство отнес на свой счет. Он тоже был дураком, дураком еще более безмозглым и слепым, чем даже я сама.

— Таис… кхм… Я, — он по-детски закусил губу. — Приношу извинения. Я…

Мне захотелось ударить его, просто треснуть в лицо — чтобы зеленые глаза изумленно таращились на меня. Но он не поймет. Если не понимал столько лет, бесполезно и сейчас. Два идиота!..

— Ничего, — кажется, я улыбнулась. — Все в порядке. Просто не стоит.

— Да, — зачем-то сказал он, отводя взгляд. — Простите.

— Завтра нам рано вставать. Я пойду в номер. Спокойной ночи, Марк.

— Спокойной ночи, Таис.

Все было очень плохо и становилось хуже с каждой минутой. Но самым плохим было то, что я это понимала.

— А?..

— Таис!

— Умммм…

— Таис! Откройте дверь!

Я всегда ненавидела, когда меня будят. Чья-то неосязаемая рука бесцеремонно вторгается в зыбкую сладость последнего утреннего сна, ворошит хрупкие слои сновидений, рвет в клочья тончайшие, как паутинки, мысли, уютно свернувшиеся и…

— Таис!

Кажется, я прорычала что-то не очень любезное. Но Марка — а это был его голос — запугать было не так-то просто.

— У Фомы несчастье. Нас зовут. Спиритоцикл уже у подъезда. Собирайтесь скорее!

И сон закончился. Я лежала на разворошенной постели, смотрела в потолок, покрытый сетью трещин, и чувствовала себя так, словно мне по голове заехали здоровенным молотом. Большим таким молотом, окованным железом…

Я даже не сообразила, как скатилась с кровати. Поймала себя только на том, что отпираю засов. За дверью стоял Марк — какой-то осунувшийся, помятый, даже вчерашний костюм сидел криво и как-то неуверенно.