Немой набат. Книга третья - страница 10
— Сынок, да ведь рестораны-то это фантики, обертка. За нее, за обертку, и платют, — ответила мама. — А начинка-то вот она, домашняя.
Донцов, для которого рестораны были повседневностью — деловые встречи! — возражать не стал и напомнил, что с детства эти пирожки были его любимым лакомством, всегда ждал праздников, к которым затевали широкую стряпню.
Да, они с отцом в тот вечер наперебой вспоминали былое.
— Кстати, а как Ануфрич? Жив-здоров? — спросил Виктор. — Что-то давненько у вас его не видел.
Отец вздохнул:
— Жив-то жив. А вот насчет здоров... От инсульта очухаться не может. Навещаю его. Но по-прежнему штукарит, речекрякает, говорит: ежели я ему на праздник винца не принесу, он мне фаберже оторвет.
Ануфрич был в Малоярославце человеком известным, как бы местной достопримечательностью. По профессии плотник — высшего разряда! — он славился житейской мудростью, давая советы ничуть не хуже смешных еврейских побасенок о козе, которую надо взять в тесный дом, а через неделю выгнать, после чего в доме сразу станет просторно. Правда, у Ануфрича байки складывались на русский манер. Отец смеялся:
— Ну, плотники, они вообще любят хвилософствовать, это известно... А помнишь, он тебе совет о питиях дал?
— О-о! — заулыбался Виктор. — Между прочим, я тот совет при себе держу. Очен-но оказался полезным.
Коренастый, длинноволосый на манер дьячка, сапоги всегда в залихватскую гармошку, Ануфрич в прежние годы приятельствовал с отцом. Когда в студенческую пору Виктор наезжал домой подхарчиться, иногда заставал этого своеобразного человека, который умел веселить людей прибаутками, сохраняя самое серьезное выражение лица, отчего все покатывались со смеху. И когда он наставлял «штудента» по части искусства пития, невозможно было понять, шутит Ануфрич или же делится житейской мудростью.
Те наставления были любопытными. Чтобы, как говорил Ануфрич, «снимать нервы», нормальному мужику примерно раз в три месяца надлежит крепко поддавать, как он говорил, ставить себе примочки. Но два правила! Пей только дома, у родных или надежных друзей, а не в присутствии, чтобы худая молва не пошла, — это раз; а два — никогда не опохмеляйся.
— Страдай до полудня, — учил Ануфрич. — Потом будешь как новенький. Хорошая выпивка, она напряг снимает.
Помнится, Виктор отнесся к совету Ануфрича с юмором. Но лет десять назад, когда жизнь начала припекать, когда накатывалась глубокая усталь и сгусток злой энергии, словно опасный тромб, грозил закупорить здравомыслие, Власыч вспомнил о давних поучениях и попробовал снять стресс дедовским способом. Результат — выше крыши! Через день он порхал пташечкой, избавившись от набежавшей из-за деловых передряг нервозности. С тех пор Донцов разок в квартал позволял себе расслабуху, рассказав Вере о своей странности еще до свадьбы. Чтобы потом не удивлялась.
Вера ответила так же, как когда-то Ануфрич: не поймешь, в шутку или всерьез:
— Знаешь, мне рассказывали, что жена известного летчика-испытателя, практиковавшего такой метод, говорила про мужа: «Что ж, придется упаковать эту вещь».
И «эта вещь» получилась у нее так выразительно, что оба расхохотались, поняв друг друга.
В тот вечер отец добрыми словами помянул особого генерала Ивана Семеновича, который свернул пасеку в березнячке, пристроив пчел на зимовку, а при телефонных разговорах не забывает передавать Виктору приветы:
— Иван Семеныч помнит, как отец — мой отец, твой дед! — с войны вернулся и как ему всем миром, толокой дом справили. Фундамент из дикого камня за день выложили. До сих пор стоит. Когда я обновлялся, пристройку для комфортов ладил, копнули, под землю глянули, а фундамент незыблем. А обновляться-то мне Ануфрич помогал. Золотые руки были у мужика.
Утром после тающих во рту маминых творожничков и душистого чая с чабрецом Власыч помчал в Москву. Вчерашние неспешные воспоминания, ненароком затронувшие судьбы поколений, не прошли даром. Но теперь Виктор не назад оглядывался, а вперед смотрел. Интересно: дед родился при царе, отец — при Сталине, он, Виктор, — при Брежневе, а Ярик — при Путине. Причем, что совсем уж любопытно, все — на излете царствований. И у каждого поколения Донцовых жизнь настолько различается, что диву даешься. Что же Ярику готовит его эпоха?