Немой набат. Книга третья - страница 15
Общий тяжелый вздох прошелестел по гостиной, откликнувшись тягостным молчанием. Наконец Раиса Максимовна неуверенно ответила:
— На сегодняшний день, насколько я понимаю, по части русских поправок удается добиться формулировки: русский язык как язык государствообразующего народа. Всяко лучше, чем ничего.
— В Конституции РСФСР русский народ был назван по имени. Но в 1990-м демократы изъяли эту запись. Надеюсь, помните ту вакханалию демократических свобод! — Это басом сказал солидный мужчина в возрасте, со взглядом и осанкой патриция, тоже восседавший за столом.
— Зато председательшу ЦИК теперь называют «настоящим демократом», — подбросил Дмитрий Ионыч, не унимавшийся по поводу Памфиловой.
— Да-а, с гласностью теперь у нас хорошо. Со слышимостью затруднения, — вздохнул худощавый в очках, которого называли Валентином Игоревичем.
Наступило молчание.
— Рекламная пауза, — прозвучал чей-то комментарий.
И вдруг в тишине, неожиданно для Донцова, предпочитавшего отмалчиваться в незнакомой компании, молчание прервала сидевшая рядом с ним на двойном диванчике Вера. Отчетливо, с выражением она продекламировала:
— Стало мало русского в России. Почему спокойны? До поры! — Через короткий вздох пояснила: — Николай Зиновьев.
Все негромко, но дружно захлопали. И Виктор понял, что Вера очень органично вошла в круг этих людей, искренне озабоченных грядущими судьбами России. Ее слова здесь ждут, его ценят. Отсюда — смелость, спокойствие.
И, словно подтверждая его мысли, Раиса Максимовна огорчилась:
— Очень жаль, Верочка, что завтра вы нас покидаете. Вас будет нам не хватать. И как редкой умницы, и как обаятельной женщины. Надеюсь, судьба еще сведет.
Тут не выдержал Донцов:
— И очень скоро. На юбилее Ивана Максимовича.
— Да-да-да, конечно же там встретимся, — обрадованно закивал Филипп.
Эта перекличка «не по программе» невольно подвела итог одной теме и открыла новую.
— Я считаю, что Москва слишком много на себя берет, в буквальном смысле, — начал Валентин Игоревич, вместе с напарником, видимо, выступавший в роли застрельщика, возмутителя спокойствия. — Вчера Собянин хвастал каким-то сумасшедшим, лучшим в мире парком развлечений под крышей «Остров мечты». В Зарядье соорудили гигантский чудо-орган... Столица уже и не Россия вовсе, другая страна. Как этого в Кремле не поймут? У нас-то от московских чудес-красот, да при здешней бедности, — изжога. Они перед всем миром на сцене пляшут, а мы в зрительном зале на приставном стульчике ютимся. Может, и не бракованные, но уж точно второй сорт.
— Да писали же, что этот «Остров мечты» — очередная коммерческая штучка, под завязку набитая бутиками, — поддакнул из-за стола басистый патриций. — А билетик туда знаете скока стоит? От двух до семи тысяч! Семейный — десять тыщ. Ежели хотите на аттракционы без очереди, вдвойне платите. Такое даже помыслить невозможно. Боже, боже, что творится! Не-ет, жирует столица, жирует. Не за наш ли счет?
— Возрастает год от года мощь советского народа, — вкинул усач, затаившийся в углу.
Грузный мужчина в очках, плотно втиснувшийся в кожаное кресло, с гримасой огорчения сказал:
— Беда в том, что непомерный бесконтрольный рост Москвы стал символом, я бы сказал, деградации российских пространств. Раньше деревни умирали молча, а теперь и малые города закрываются. А Собянин и главная банкирша из своих интересов ратуют за разрастание миллионников — для него это удобнее, а для нее эффективнее. Что с Россией будет — не их вопрос.
— А если вернуться к Конституции, — это уже Дмитрий Ионыч, — наверняка Путин не рассчитывал на эпидемию низовых поправок, особенно по части традиционных ценностей, вокруг которых битва идет. Не знаю, как в Москве, — посмотрел на Донцова, — но у нас в основном за русские поправки переживают. Это как бы иммунный ответ народа. А времени в обрез, Кремль-то конституционный блицкриг задумал. Но что бы ни говорили о демографии, как бы ее политическими изысками ни исправляли, факт остается фактом: с 1990 года геополитическое русское ядро в срединной России убыло — шутка ли! — на семнадцать миллионов человек.