Немойгик - страница 5

В детстве у меня было ещё одно странное предпочтение – спать с папой. Да, этот человек делал мне много плохого. Но и здесь я пыталась видеть только хорошее.

Да, я любила спать с папой. В этом человеке я всегда видела пример, несмотря на его образ жизни, поступки и прочее. Я не видела что-то такое в маме, не пыталась быть похожей на неё.

Мне было обидно, когда я хотела быть с семьёй, а меня отправляли к бабушке, или когда папа не приходил домой или выгонял меня. Я чувствовала, что не так уж и важна для них, что эти люди не готовы жертвовать ради меня самым ценным своим ресурсом – временем. И у меня сформировалась частичка неполноценности. Мне кажется, что то, что человек со мной мил, – это либо лицемерие, либо правда, но правда временная, которая совсем скоро кончится и станет ложью. Хотя это не так в реальности. Просто ощущение.

У мамы была одна странность. Она кричала, могла ударить. И я понимаю её, у любого человека крыша съедет от такой жизни. Но после всех унижение она будто что-то осознавала, падала на колени и начинала целовать и просить прощения. Но я не верила, мне было противно от этого, потому что действия противоречили последующим действиям и нельзя было понять, в каком случае ты говорил правду.

Брат подрос. Я завидовала, потому что родители уделяли ему больше внимания. Они чаще покупали ему игрушки, не отправляли его к бабушке, относились нежнее. И если с ним что-то случалось, всегда была виновата я.

Он подрос и начал унижать меня. И да, уже тогда я ощущала себя лишней в их обществе, не такой… Он бил меня и издевался надо мною, когда родителей не было дома. Тогда я ещё не испытывала жестокость по отношению к нему. Я думала, что, если я буду к нему добра, он тоже рано или поздно изменит своё поведение. Но я ошибалась. Или просто неспособна была дождаться того момента. Он издевался всё сильнее.

Я не рассказывала об этом родителям. Ведь они либо бы не поверили мне, либо отругали брата. А мне не хотелось ни того, ни того.

Но меня всё достало. Я начала проявлять жестокость по отношению к нему. Но он рассказывал обо всём. И меня часто ругали. Но я не рассказывала ничего. И родители начали считать меня извергом…

Они ещё меньше верили мне. Но пытались не показывать своё реальное отношение. Может, потому, что я всё-таки была их ребенком, и они любили меня…

Я сознавала действительность. И я начала помогать маме по дому. Помогала убираться, стирать, готовить, зашивать.

Я начала учиться готовить лет в пять. Первое, что я приготовила был хворост.

На нашей улице жило много детей. И периодически все мы собирались в нашем дворе. Помню, как ворота во двор открываются и толпа ребятишек разных возрастов засыпается внутрь. Нас было человек двадцать. Там были и старшеклассники, и те, кто ещё не умел нормально разговаривать. Но было весело. За домом был подвал, примерно полтора метра высотой. И с него было очень классно съезжать на тапочках или на линолеуме.

Чтобы угостить этих детей, мама жарила хворост. И в этот раз у неё было какое-то очень срочное дело. И она позвала меня к себе. Я чувствовала гордость, ведь обычно, когда нужно было с чем-то помочь, мама звалась другую, старшую, девочку. Я держала в руках вилки и пыталась как можно аккуратнее переворачивать хрустики. Я была сосредоточена.

Я любила шить. И это было единственное, что, по мнению родителей, я хорошо делала. Я могла сесть перед горой старых папиных носков и по пару часов зашивать их.

И, кстати, шить меня научил папа, он тоже когда-то увлекался этим, только серьёзно. Он шил сбрую для лошади и сапоги, учился вычинять овчину и шить из кожи. А до этого ремеслом интересовался прадедушка по бабушкиной линии, он был начальником ОТК на швейной фабрике.

Мне нравилось перешивать старые вещи. Это меня расслабляло, я уходила в себя. И мне не хотелось оттуда возвращаться, как, впрочем, и всему современному обществу…

В детстве у меня были и другие увлечения.

С детства я была неутомимым инициатором. Я часто предлагала родителям свои идеи. И в кругу друзей я тоже занимала позицию именно лидера-инициатора.