Ненавижу школу - страница 6
Итак. Говорить о таких высоких понятиях, как любовь к педагогической работе, энтузиазм и т. п. здесь не приходится вовсе. Но в первую очередь меня удивило полное отсутствие профессионализма в самых банальных и в то же время важнейших аспектах работы школьного учителя, даже таких, как, например, ведение журналов и выставление оценок в журнал.
Липовая документация
В частной школе мы, учителя, заполняли журнал по факту проведения урока, и что делали на уроке, то и записывали, что задано на дом, то и записывали, за что оценку ученику поставили, то и в журнал записали. Когда же я пришла в госшколу, я узнала, что журнал заполняется только по составляемому на полгода вперёд планированию. Я тут же напряглась, сказав, что невозможно спланировать все уроки на полгода вперёд, всё равно придётся вносить коррективы. На что мне завуч ответила следующее: «Никаких корректив вносить нельзя, и в журнале пишем одно, а на самом деле можем делать совсем другое, все так делают, это нормальная практика». Я не могла так делать: писать одно, а делать другое, поэтому я сделала максимально реальное, продуманное и выверенное планирование. Корпела над ним пару недель до ночи как над дипломной работой в университете. И почти добилась результата — соответствия планируемого моей реальной программе. Но остальные учителя так и лепили в журнал одно, в свою тетрадь другое, и потом получалось, что оценки в журнале не соответствовали ни темам, ни видам деятельности на уроках — полный маразм. Двойная бухгалтерия. И ладно бы хоть раз, хоть один-единственный раз я услышала бы от какой-нибудь учительницы возмущение по этому поводу, простое человеческое недовольство тем, что приходится заниматься таким обманом, такой мартышкиной работой, — не-е-т, они все спокойно всё это проделывают безо всяких волнений, не говоря об угрызениях профессионального самолюбия. В другой госшколе была та же самая картина. У них даже ещё есть такая практика, что не каждый учитель сам себе пишет планирование, а берёт у другого учителя: «я за тебя напишу в этот раз, в следующий раз ты за меня» и т. д. Я однажды взяла планирование у другой учительницы, но оно настолько было далеко от какой-либо возможности нормального воплощения в реальность, что больше я не брала ни у кого никакого планирования, писала сама, чётко для моих учеников и себя. Другие же учителя, однажды взяв у меня мое планирование, остались недовольны тем, что я включила в него темы, отсутствующие в учебнике, хотя сами же в графе, например, домашнего задания пишут об упражнениях из «дополнительных учебных материалов». Но от дискуссии на эту тему они уклонились. Соглашаться-то они, дескать, соглашаются со всем, что я говорю, но добавляют, глядя на меня стеклянными глазами: «всё равно писать так нельзя». Почему нельзя?! Просто нельзя. Они не могут сказать, почему нельзя, потому что сами не знают почему. И им плевать — почему, они не утрудятся сесть и хотя бы полчасика поразмыслить над этим. «Все так пишут, и мы так пишем» или «мне так завуч сказала» — всё, больше никаких аргументов от них не добьешься. Ну ладно бы так рассуждали какие-нибудь билетёрши-вахтёрши. Но учителя, призванные и поставленные на свое рабочее место для того, чтобы просвещать детей, не имеют права быть такими невнимательными, невдумчивыми, лишь бы наляпать и отделаться.
Это ведь я только так говорю, что они не имеют права так относиться к работе и документации, — а на самом деле они это право имеют и делают именно так. А над такими, как я, они смеются и крутят у виска. И та же двойная, а то и тройная документация в детских садиках. Когда я увидела, какое огромное количество сил и времени они тратят на эту липовую документацию, вместо того чтобы уделить их детям, — мне сначала стало так жалко этих сотрудников. А потом я поняла, что для них самих это никакая не проблема, они никогда не беспокоятся, что из-за фиктивного бумагомарательства не успевают уделить внимание действительно важным вещам. И чего их тогда жалеть-то? То, что для нормального человека нарушение, бессмыслица, подделка, для них — НОРМА.