Нео-Буратино - страница 49

— Какая же сволочь, кроме меня, отважилась тут кричать? — произнес он вслух, будто кто-то внимал его словам. — Может, кто не дождался моего крика и заорал от нетерпения?

Навострив ухо, Тиллим услышал гомон толпы, решил, что кого-то хоронят (эти события были нередки в доме, на две трети заселенном стариками), и задумчиво изрек:

— Люди мрут как мухи, а мухи бессовестно плодятся. Это произвол!

Он подошел к окну и, распахнув его, ощутил необычное благоухание. Нежный цветочный аромат щекотал ноздри и кружил голову. Сама мысль о трауре теперь казалась ему неуместной. Перегнувшись через подоконник, Тиллим увидел столь великолепную и столь странную картину, что от полноты ощущений чуть не выпал во двор. Внизу, там, где испокон веков располагалась источавшая миазмы помойка, расплылось волнующе-алое пятно, словно неведомый художник, отчаявшийся от созерцания мрачного пейзажа, написанного уличной грязью на скомканной оберточной бумаге городских кварталов, выплеснул в эту заболоченную муть всю красную краску, имевшуюся в его распоряжении, и вот образовалось маленькое озерцо — прорыв в мир необузданной фантазии и романтических грез.

Завороженный чудесным видением, Тиллим с трудом различал внизу машину «скорой помощи» и скопище народа вокруг того, что раньше было унылой помойкой. Чувствуя, что следует ожидать и других самых невероятных событий, он стремглав выскочил во двор. То, что происходящее далеко не сон, Тиллим понял, когда ущипнул себя за нос и при этом ощутил реальную боль. Пробираясь в центр толпы, чтобы своими глазами увидеть нечто, взбудоражившее всю округу, Папалексиев невольно прислушивался к разговорам, точнее, в его сознании проплывали сами мысли окружающих. Ощущение было такое, будто его голова превратилась в транзисторный приемник и он крутит ручку настройки, перескакивая с волны на волну. «Царица Небесная! Это откуда ж столько цветов-то?! Да вить если их собрать и на базаре продать, то на похороны можно было бы не откладывать», — прикидывала деревенского вида старушка. «Вот это да! Натюрморт и пейзаж сразу. Надо будет это написать, пока не ободрали», — планировал художник из соседнего двора. «Какая прелесть! Саша мне таких никогда не дарил, недотепа мой!» — умилялась влюбленная девушка. Какой-то угрюмый гражданин в засаленном пиджаке возмущался: «Россию разбазарили, а тут еще какие-то цветочки. Не ко времени это: посрывать бы их все!» — «Вот если бы вместо цветов выросли хлебные буханки, сколько народу можно было бы накормить… А цветы-то, положим, тоже нужны: на душе от них праздник!» — рассуждал бомж-бедолага. Выделялся в общем хоре и внутренний голос блюстителя порядка при исполнении: «Непорядок, а все же красиво. Зафиксирую как ЧП; нечасто такое случается». Красивый седовласый старик с гордо поднятой головой вспомнил стихи: «Как хороши, как свежи были розы!» «Чудны дела Твои, Господи! Воистину, не хлебом единым жив человек», — заключил псаломщик из Князь-Владимирского собора, занесенный во двор на Монетной добрым ветром.

Достигнув наконец эпицентра аномалии, Папалексиев узрел такое, что и во сне-то трудно представить, а уж в рамки реалистического мировосприятия это и вовсе не укладывалось. На фоне облупленных стен, где местами осыпалась штукатурка и зияли оскалившиеся кирпичом бурые от грязи язвы, немыслимым образом процвел сказочный розовый оазис. Да, это был целый цветник, оранжерея под открытым небом, причем все цветы имели одинаковый пурпурный тон, так что помойка, еще вчера пугавшая прохожих иссиня-черными глубинами, извергавшими омерзительных крыс и взъерошенных заразных голубей, теперь была словно залита свежей кровью, обещающей старому двору новую жизнь, полную молодых и запоминающихся событий. Роскошные розы расположились прямо в ржавых мусорных контейнерах, видимо предпочитая их уютным вазонам и ухоженным клумбам, они беспечно раскачивались на длиннющих толстых стеблях, словно заявляя: «Мы сама красота. Над красотой никто не властен, где хотим, там и растем». А с листьев и лепестков беспрестанно катились сверкающие на солнце то ли утренние росинки, то ли бриллианты чистой воды, впрочем, одинаково бесценные для созерцателей, в чьих душах чудесное зрелище пробудило самые нежные чувства и настроения. У кого-то слезы наворачивались на глаза, у других чуткое сердце набухало, как цветочный бутон, готовый вот-вот раскрыться и явить собой подобие волшебной розы, и только Папалексиев понимал, что сегодняшнее чудо доказывает глубокий смысл его ночных сновидений и что проделки Авдотьиной прапрапрабабки продолжаются наяву. «Как же я этого с утра не заметил?» — недоумевал Тиллим.