Неоконченный полет - страница 2

Первая немецкая бомба, брошенная на рассвете памятного 22 июня на пограничный украинский городишко, разбудила лейтенанта Заярного в комнате дома отдыха, далеко от аэродрома. Летчик два часа бежал лесом, вброд переходил потоки и, забрызганный по пояс, в измазанных новых хромовых сапогах, бледный, с горящими глазами, явился перед своим командиром на аэродроме готовый к бою.

Все лето и вся золотая южная осень первого года войны, задымленные, запыленные, казались Заярному единым днем, долгим, до отказа заполненным тревогами днем — в полетах, переездах, выздоровлении после ранения, переживаниях радости побед и горечи неудач.

Строго воспитанный в простой крестьянской семье, Дмитрий был твердым, здоровым, терпеливым, выносливым, и, несмотря на то что у него было впечатлительное, мягкое, как и у матери, сердце, в самых сложных фронтовых условиях он не поддавался паническим настроениям, никогда и нигде не терялся. Он всегда ясно видел свое призвание воина страны, на которую напал враг. У Дмитрия был хороший характер: умел дружить, увлекаться, ждать, любить, ненавидеть, быть суровым и, как все нежные, отзывчивые натуры, непонятно задумчивым и грустным.

Дмитрий родился и жил до пятнадцати лет в старинном украинском селе на Сумщине, очаровательной своими степями и лесами. Его отец, кузнец и хлебопашец, сдавшись на уговоры своих братьев, которые когда-то давно переселились в Казахстан, в тридцатых годах тоже подался со всей семьей на плодородные вольные земли долины Ишима. Юноша глубоко пережил разлуку с родным селом, школой и ровесниками, он было осмелился даже отказаться от поездки с отцом, однако должен был подчиниться родительской воле. В полупустынных казахстанских степях Дмитрий тосковал по далекой родной лесной стороне и мечтал потаенно, что когда-нибудь, пусть уже взрослым, он вернется в край своего детства, Через шесть лет его призвали в армию. Счастье летело ему навстречу — Дмитрия зачислили в авиационное училище, а это было его высшей мечтой, и послали учиться на Украину, в Харьков, от которого не так далеко до родного Красноселья.

Теперь, в войну, поднимаясь в небо на самолете, Заярный ежедневно пролетал над украинской землей, опаленной пожарами, изрытой воронками, окопами, и с особой злостью кидал на вражеские позиции грохочущие бомбы. Тяжело ему было сворачивать и сдавать в штаб летные карты оставленных нашими войсками районов, знакомых ему с детства.

Переезжать на другой аэродром, глубже в тыл, было для Дмитрия настоящим наказанием. Летчики сидели в кузовах грузовиков на беспорядочно накиданных ящиках, баллонах, брезентах (авиаторы иногда тоже передвигались в тыл на колесах) и ехали по селам. У тынов стояли заплаканные женщины с детишками на руках и грустно смотрели им вслед. Каждая крестьянка напоминала Дмитрию его мать; в каждом белоголовом парнишке (выбежав за ворота, они обязательно приветливо махали руками) Дмитрий видел себя.

Поля поникшей, перестоялой пшеницы... Жнецы посреди изрытой бомбами нивы, урожай с которой им ни за что не собрать... Покрытые серой пылью сады... Это поражало лейтенанта так, как никого другого, тяжело угнетало.

В такие дни Заярный был молчаливым и раздражительным.

Сегодня лейтенант Заярный, летчик Н-ской разведэскадрильи, после продолжительного перерыва снова летел на невеселое свидание с Сумщиной, должен был с высоты осмотреть оккупированную родную землю. Однако настоящий вылет был необычным для Заярного не только поэтому. Ныне он впервые летел один, не в группе, как летал до сих пор, и к тому же — в глубокий тыл. Об обстоятельствах этой перемены во фронтовой жизни Заярного мы вспомним позднее. А пока давайте вернемся в самолет, который одиноко плывет в холодном синем небе.

Дмитрий слушал металлически-звонкое гудение моторов и словно впервые замечал, какой необъятный простор открывается его взору. Под ним внизу в сизоватой мгле мягкими линиями были обозначены села, леса, путались паутинки дорог, а на горизонте земля и небо сливались в темную, непроглядную муть. Кажется, туда совсем не достигают лучи солнца и там кончается «свет», как говорили ему в детстве. Но самолет летит дальше, и загадочная завеса отступает, краски проясняются, просторы разворачиваются.