Неоконченный роман. Эльза - страница 12
И не было ни мира, ни Движения Дада́.
II
Как будто бы песок, ты протекла, пора
Тех юношеских лет.
Я удивлен, как тот, плясавший до утра.
Что вот уже рассвет.
Растратил я запас надежд и сил
За годом год.
Уходит жизнь — другой ей нынче мил,
А мне — развод.
Нет горше истины, и некого винить,
Нет проще ничего,
Чем время зря терять, чем время зря губить.
Что ж вспоминать его?
Но иногда задумываюсь я,
Но я дивлюсь порой:
Так вот каким я был, как жизнь текла моя
Унылой той весной.
Она полна причуд, но вот беда! —
Не рассказать о ней рассказ.
Я лишь прохожий, я им был всегда,
В своей эпохе я увяз.
Кощунственность заметна издали,
Случайности, доступные для глаз.
Рассказывают те, что вслед за нами шли,
Истории о нас.
Вы, говорят, смеялись хорошо
В тяжелых сукнах драм.
За это стоило и телом и душой
Расплачиваться вам.
Свободные, как бранные слова,
Дышали глубоко,
Взгляните, по ногам нас вяжет бечева.
Быть правым нелегко.
Однако дети нынешнего дня,
Когда все ясно так,
Мечтают о тебе, глухая ночь моя,
Мой гнев, мой мрак.
Какое счастье при свечах читать
О том, что вечно тыщи лет,
Все здравое и трезвое отдать
За то, в чем смысла нет.
О дети бедные, иль вы лишились глаз,
Что увидать никто из вас не смог,
Ведь все, чем были мы, не допускает вас
На злой порог.
За все, чем были мы, мы заплатили всем,
И больше, чем могли.
Нет, не завидуйте, приглядываясь к тем,
Чье сердце молнии сожгли.
Что им светило! Праздник? Луч звезды?
Что не сбылось для них вовек?
Кто, думаете вы, оставил тут следы?
Зверь или человек?
Им горизонты виделись не те,
Другие музыка и стих,
А вы печалитесь о вашей правоте
Пред метафизикою их.
Но я ведь отдал все, чтобы открылся вам
Тот самый верный путь,
А вы упреки шлете небесам
И пепел сыплете на грудь.
Я отдал все: иллюзии и стыд,
И лучшие года,
Чтоб скрыть вас от насмешек и обид,
Чтоб вы не стали никогда
Тем, чем в итоге стали б мы, мой друг,
Отдавшись до конца своей тоске:
Листками писем, сваленных в сундук
На старом чердаке.
СЛОВА ВЗЯЛИ МЕНЯ ЗА РУКУ
За батареей Виттельмент я долго пребывал.
История, он где-то там не умолкал, твой шквал.
Кого любимая не ждет — в свое кафе идет,
Ему лишь никелевый шар от доброй феи в дар,
Какая жалкая мечта! — но летом и зимой
Он все же тащится туда, за грязный столик свой.
Любил я угол у Роше, глядящий на бульвар,
Клеенкою покрытый стол, потрепанный бювар.
— Гарсон! Бумаги и чернил! — И в тот же самый миг
Уже я госпиталь забыл и вздор его интриг.
Бумага в клетку, но стихи и в клетках запоют,
Пока вечерние огни бульвары не зажгут.
Сиреневый и желтый свет. В лучах дождя бульвар.
И я кладу свою мечту под вытертый бювар,
Чтоб груз рекламы и меню скорее просушил
Густой от горьких тайн души лиловый сок чернил.
Любил я в хрупкие утра кафе Клюни квадрат.
Своей прохлады тень и свет он предложить был рад.
Любил я тот высокий дом под вывеской «Табак»
У набережной, на углу, где вечный полумрак.
Ротонде верен я бывал на несколько недель,
Потом какому-то бистро, что по пути в Курсель.
Кафе в проезде Жуффруа и этот тесный бар
В предместии Сент-Оноре. Потом кафе Биар.
Потом я помню Порт-Майо, кафе «Эксельсиор» —
Его кофейников свистки я слышу до сих пор.
Там было шумно невтерпеж, и мы оттуда вон
Ушли на площадь Театр-Франсэ, в аквариум-салон.
Он был на озеро похож, казалось — мы на дне.
Шли экипажи между рыб в струящемся окне.
Но тайный свет иных глубин приоткрывался нам,
Сидящим дружно вчетвером по целым вечерам.
Мы сочетали звук и звук, чтоб перестроить все вокруг.
Метаморфозы без конца — все это только ловкость рук.
И вот рождаются из слов диковинные существа.
Соорудил один из нас, чтоб на лету ловить слова,
Свою систему волчьих ям.
Гарсон! Бумагу и чернил! Рождаются на свет
Животные и птицы, которых в мире нет,
Которых тайный смысл понятен только нам.
А этот вверх ногами расписанный плафон,