Непобеждённые. Баллады о Солдатах… - страница 3
– 12 апреля, день космонавтики.
– Да, други мои, поистине мистика и акустика!
– Чего?
– А того, лекари и защитники мои, что именно в этот день, только в 1945 году, именно в сказочной Вене – столице Австрии – и прострелили мне ногу всего за день до освобождения этого славного города вальсов.
– Да ладно, так не бывает!
– Оказывается, бывает. Ну, слушайте. На тот момент мне было 20 и я был гвардии сержантом, командиром отделения первого стрелкового батальона 301 гвардейского стрелкового полка 100 гвардейской стрелковой дивизии 2 Украинского Фронта. Фу-у, еле выговорил. С 5 апреля мы начали штурм города. Указание Командующего фронтом было строгое – столицу Австрии, этот город-музей, состоящий из дворцов, театров и ратуш (церквей по-нашему) брать щадяще – сильно, но нежно, лишних разрушений не допущать. Ну и как щадяще – фрицы-австрийцы бились насмерть. Адольф Гитлер объявил Вену "городом-крепостью". Битва за столицу была жестокая. Нашей армии противостояли лучшие силы врага – танковые дивизии войск СС, офицеры венских военных училищ, моряки, мобилизованная городская полиция и согнанные под угрозой расстрелов отряды «фольксштурма» – вооружённое гражданское население. Бои велись за каждый дом. 10 апреля мы уже завладели центральными кварталами города и отбросили врага за Дунайский канал.
12 апреля моё отделение преследовало уходящую группу бойцов СС по одной из центральных и похоже, очень дорогой, улице Грабен. Рассказывали, что в древности на этом месте был древнеримский оборонительный ров (слово Graben и значит «ров»). Пока мои бойцы гнали по пыльной и грязной мостовой эсэсовцев, я разинув рот пялился на стоящую посреди пешеходной зоны «чумную колонну» – огромный и пугающий монумент, воздвигнутый в 17 веке после избавления жителей Вены от страшной болезни.
– Рост, командир, помогай! – это Николай Комаров, гвардии сержант, вывел меня из ступора.
Фашисты, взбивая фонтаны пыли своими коваными сапогами и стуча ими как лошади, ломились по широченной улице. Впереди нарисовался неработающий фонтан с широким многоугольным бассейном на нескольких каменных ступенях. В центре бассейна на постаменте расположилась статуя какого-то кудрявого мужика с посохом, завёрнутого в тогу.
– Во что?
– В тогу, Сергей. Ну, для тебя лично – в простыню…
– А, понятно!
– За его ногу цеплялся какой-то каменный голый толстый мальчуган, тоже кудрявый. И морды львиные по всем сторонам постамента! Наверное, в мирной жизни это выглядит красиво, но сейчас за бассейном этого кудрявого мужика спрятались два дюжих эсэсовца. Остальные ломанулись через выбитые парадные двери в шикарное, но закопчённое, старинное здание с лепниной, балюстрадами, балконами и террасами. А мы залегли напротив за опрокинутыми крепкими столами уличного кафе.
– Шеф, сейчас мы их выкурим! – Комаров держал в руке пустую пивную бутылку толстого тёмного стекла.
– А бир где?
– Бир здесь, командир! Николай довольно погладил себя по брюху.
– Да как ты…
– Спокойно, командир! Щас усё будет. Гляди!
– Ахтунг, брандкугель!!! – дико заорал он, размахнулся и метко швырнул бутылку в статую кудрявого мужика. БАЦ!!! Бутыль лопнула, брызнув россыпью осколков.
– А-А-А!!! Оба эсэсовца разом вскочили и попытались вломиться в разбитую дверь здания, но получили вдогонку автоматную очередь, одну на двоих. Им хватило. Два тела в строгих чёрных мундирах упокоились у заветных дверей особняка.
– Ты что кричал-то?
– Берегись, говорю, зажигательная граната.
– А вот оно что. Занятно.
– Что тут у вас? – на звуки стрельбы к нам подбежали остальные бойцы моего штурмового отделения.
– В здании напротив зашли четверо эсэсовцев. Комаров – остаёшься на месте, страхуешь нас. Особо не высовывайся. И чтобы без пива.
– Обижаешь, начальник!
– Остальные – за мной перебежками слева-справа по одному – марш!
Комаров на всякий случай дал очередь по высоким стрельчатым окнам третьего этажа, что подслеповато смотрели на улицу пустыми без стёкол глазницами оконных проёмов. А мы уже были в вестибюле особняка. Пол, выложенный большими разноцветными плитками, дорогие плюшевые кресла, лежащие на боку, огромная картина в дорогой раме, криво висящая на стене, изображающая какую-то лохматую собаку с красным ошейником – всё это видел лишь мельком, сердце глухо бухало в груди и гнало вверх, выше, по лестнице с мраморными ступенями, чёрными коваными перилами и огромными разбитыми зеркалами на лестничных проёмах; туда, где цокают подковки на эсэсовских сапогах, гнало, чтобы очистить этот райский дворец от фашистской нечисти!