Непонятная война - страница 15

– Какая красавица! – вновь раздался знакомый женский тембр. Она обернулась. В пороге стояла Павла Степановна с новым свертком голубоватого цвета. – Я тебе еще тут из своего кое-что принесла. У нас дни ветреные, так простудишься.

Она покорно взяла новый подарок. Подарок от первого человека, отнесшегося к ней, как к равному себе, такому же… Человеку… – Ну теперь все, пошли к моторщикам, а то Сибитов там себе места не находит.

Сибитов действительно не находил себе места. Он волочился из угла в угол в своей маленькой комнатушке, предназначенной для проживания троих моторщиков. Идти в штаб тире кладовую, ему не очень-то хотелось. Впервые в этой непонятной войне он испытал человеческое чувство. Чувство сострадания. И оно, явно не вписывалось в заверенный верховным командованием, устав. Как себя вести? Ведь он, один из лучших моторщиков, должен был беспристрастно расспросить беглянку, а, затем, отрапортовавшись начальству, перевести ее либо в Запорожье, на старый кабельный завод, а ныне – завод по выпуску снаряжений для артиллерии, либо направить восвояси. И тот, и другой вариант обозначал бы для девушки гибель. С Запорожья никто не возвращался – туда боялись идти. Нет, там не было картинок сошедших с немецкой хроники концлагерей. Кормили там хорошо, работали исправно, нормы труда выполняли… Но вся атмосфера рабской жизни, вела людей к самоубийству. Как двадцать пятый кадр, у многих беглецов, откладывалась картинка неминуемой гибели, и они, словно загипнотизированные кем то, вешались на струпьях, топились в речках, выпрыгивали из окон. Все боялись кабельного завода страшнее смерти. Ведь смерть приходит моментально, а служба на заводе, растягивается на долгие месяцы, и ведет к тому же результату. Никто из беглецов не вернулся.

Второй вариант – вернуть беглянку на родину – означал отправить ее на второй круг. Все знали, что те кто бегут, бегут ни от хорошей жизни, а, значит – спасаются. Что должно произойти в душе человека, способного спланировано придать родину, и обменять ее на более спокойную и сытую чужбину? Все знали, что беглецы всегда бежали повторно. Кто-то напролом штурмовал ту же самую границу, кто-то – находил обходные пути. Быть пойманным во второй раз означало смерть.

В итоге, оба варианта вели к одному и тому же. И поэтому, Сибитов не находил себе места, пытаясь найти место для нее. Сострадание… В его голове прокручивались детские годы, и, словно вспышками, всплывали фрагменты из нищей юности. В родном ему Луцке никогда не было работы – все завод стояли, все жители – пили. Сибитова воспитывала одна мать – отца, одного из самых честных в городе пограничников, в одну из смен, расстреляли отмороженные гости Украины. Он не хотел допускать их в страну, то ли из-за просроченных паспортов, то ли, и вовсе, из-за отсутствия таковых. Хоронили всем отделением. Маленькому Алеше тогда только исполнилось восемь. Мать долго держалась. Она еле сводила концы с концами, работая на кирпичном заводе, наравне с мужиками. Когда завод распустили, и мать, с десятилетним сыном, отправили на биржу труда, она не выдержала. Сдалась и взялась за стакан. Год за годом, Алеша видел падение матери. Нет, это было не сразу. Поначалу, раз в неделю, как правило, по пятницам, она собиралась с такими же, оставшимися без работы, подружками. Потом дважды. Потом трижды. А потом – недельное, месячное и круглогодично. Из пышной и сильной женщины, она превратилась в немощную и страшную статую с трясущимися руками. Сибитов знал, что будь отец жив, этого не было. Но его убили. Месть стала единственной целью для уже подросшего Алексея. И поэтому, шестнадцатилетним парнем он сам пошел в армию, а когда пришла война – сам же ввязался в нее.

Уже четвертый год он исправно служил своей мести, и никак не планировал ее предавать. Но, внезапно для самого себя, он осознал, что цель его жизни уступает позиции глупому и практически животному чувству человеческой жалости. Исправный моторщик стал обычным слюнтяем. Этого Сибитов позволить себе не мог, также, как и не мог сейчас выйти из комнаты и отправиться на допрос беглянки.