Непотерянный рай - страница 9

Он не знал, как назвать то чувство, которое охватило его. Сочувствие, страх, беспокойство?

А Петр все не приходил, значит, пора собираться домой, он сдержит данное Ренате обещание, но сознание какой-то необходимости остаться здесь удерживало его. Он был уверен, что в его жизни именно в этот момент должно что-то произойти. Одни верят в интуицию, другие утверждают, что ничего подобного не существует. Как бы там ни было, но предчувствие, что он здесь понадобится, не оставляло его.

Анджей заказал еще кофе и рюмку коньяку. Ему совсем не хотелось пить, но этот реквизит был необходим. Он придавал какую-то раскованность движениям и позволял делать вид, что человек занят делом. А по существу, он мог теперь с напускной небрежностью наблюдать за девушкой, которая по-прежнему ни на кого и ни на что не обращала внимания.

Он не верил, что она сидит совершенно бездумно. Да уж не так она и пьяна, похоже, скорей, что борется сама с собой, со своими мыслями. Наконец, кроме откидывания волос, она сделала новое движение. Сняла с подлокотника сумочку, вытащила из нее листок бумаги и, подперев руками голову, вся ушла в чтение бумажки, а еще через минуту медленно и старательно разорвала ее в клочки над пепельницей.

Ровно в десять оплатила счет и встала. Она была стройна, но шла небрежной походкой, словно в полусне, не обращая ни на кого внимания. Так шагают только по безлюдной площади или по чистому полю.

В раздевалке надела модное светло-коричневое пальто, сильно суженное в талии. В зеркале видно было, как она небрежно всовывает руки в рукава, как застегивает пальто далеко не на все пуговицы, но, несмотря на это, пальто выглядело элегантно, оно стало неотъемлемой частью ее девичьей фигурки, а не куском шерстяной ткани, подогнанной на манекене.

Она не остановилась у зеркала, даже не посмотрела в него. Манера, самоуверенность или полное безразличие ко всему?

Анджей поспешно расплатился за кофе и недопитый коньяк, а еще через минуту поторапливал гардеробщика.

— У меня всего две руки, — отрезал гардеробщик, и не думая пошевеливаться.

Анджей выхватил у него пальто и выбежал на улицу, напоминая студентика, погнавшегося за девчонкой. Просто захотелось еще раз увидеть ее, ему и в голову не приходила мысль познакомиться с ней.

Никогда в жизни, даже в юности, он не знакомился на улице с женщинами. Не то чтобы у него было какое-то предубеждение, он знал, что случайное знакомство может быть куда важнее, чем знакомство, завязанное в светской гостиной, но он не делал этого — видно, потому, что ему не хватало смелости и опыта. Бывший его одноклассник Лешек еще и сейчас, как рассказывают, пристает в Лазенковском парке к девчонкам лет на тридцать моложе его. Друзья посмеиваются над ним, а может, и завидуют столь откровенному бесстыдству.

В Уяздовских Аллеях его окутала тьма. Правда, фонари здесь светили ярче, чем где бы то ни было в городе, но все равно света было мало, чтобы различить что-нибудь и сразу разобраться, куда идти: налево или направо. Ему вдруг стало страшно, что он больше не увидит ее. Самому-то ему нужно налево, на площадь Трех Крестов, там несколько автобусных остановок, стоянка такси.

Он снова увидел ее на углу Княжеской. Куда она шла? Не задержавшись, миновала автобусную остановку. Не намерена же она идти через мост? А вообще-то, это было бы Анджею по пути. Но дальше он за ней не пойдет, сядет в автобус.

Возле мрачного, мертвого в эти часы здания Национального музея она, как он и предполагал, свернула на мост. Тут уже совсем никого не было, пустая пешеходная дорожка вдоль проезжей части моста и утомительный для глаз густой гребешок балюстрады над Вислой. Анджей еще подумал, что незнакомка спустится по лестнице на Повислье, но этого не случилось, той же походкой лунатика она миновала обе башенки, эти саркофаги, откуда начинается спуск вниз будто в царство теней.

«И зачем я, собственно, волокусь за ней, — ханжески попрекал себя Анджей. — Сопляк какой-то. Идти дальше или не идти? Не пойду».

Как раз рядом была остановка попутного автобуса и трамвая, но он пошел дальше по мосту. Вода под опорами напоминала черную похлебку, на поверхности которой кружились белые пятна, словно кусочки застывшего сала.