Неправильная пчела - страница 8

– Я бы… – вздохнула Глина.

– Со временем все получится. Мы поможем тебе открыть твой дар, – заверила ее Марианна Геннадьевна, довольная достигнутым результатом.

Старшая воспитательница и Глина медленно пошли в корпус. Они спугнули попугая, который с недовольным щелканьем вспорхнул и скрылся в ветвях. Глина размышляла, была ли в словах Марианны Геннадьевны хоть какая-то толика правды? За полгода жизни в «Божьей пчеле» Глина перестала верить и взрослым, и детям. Чем больше Глина находилась в этой странной секте, тем больше убеждалась в том, что Перевезевы ничем не отличались от той цыганки, что продала своих дочерей. Ведь за все эти полгода ни мать, ни отец ни разу не написали ей, не позвонили и не приехали навестить. Кроме «Божьей пчелы» о Глине и Маринке действительно никто не мог позаботиться.

– А какое же наказание бывает лжецам? Вы так и не сказали, – робко спросила Глина старшую воспитательницу. Та остановилась уже на пороге корпуса и одарила девочку медленным тягучим взглядом.

– Мы просто не даем им мёда, продлевающего жизнь, и возвращаем в приют на Комсомольскую. А по окончании школы, они уходят … в никуда. Ведь семьи как таковой у них нет.

***

Маринка и Глина сидели на скамейке в Зале Света. Маринка расправила пышную юбку оранжевого сарафана. Она любовалась бликами, играющими на синтетической ткани. В зале было душно от благовоний и срезанных оранжерейных цветов, но ради минуты славы Маринка терпела.

– Глина, – ласково провела шершавой ладонью Маринка по щеке сестры.

Увы, она не могла выговорить её имени, и Глина привыкла, что Переверзевы вслед за Маринкой стали звать её именно Глиной. Здесь же, в «Божьей пчеле» никакие прозвища не поощрялись, как не позволялось иметь ничего личного. Поэтому все носили одинаковые одежды и одинаковые улыбки. Игрушки и книги были общими. Все спали в большой палате, принимали по ложке целебного мёда в процедурной, ходили строем в душевую, читали в библиотеке рекомендованные книги. Только Старшие Пчёлы имели привилегии жить в личных комнатах, выезжать на прогулки за территорию «Божьей пчелы», и Маринке предстояло стать одной из привилегированных.

Каждое утро дети пели: «Мы резвые пчёлы, мы делаем мёд. С улыбкой весёлой мы смотрим вперёд. Служение людям наш подвиг простой. Мы улей свой любим и дружный свой рой». Глине не нравилась эта дурацкая песня, дурацкие правила и запреты, которые регламентировали каждый ее шаг, но Глина понимала, что если не соблюдать правила, то последует неминуемое наказание. Поэтому она бессмысленно таращила глаза, пела, вежливо общалась с воспитателями и Старшими Пчёлами. Только один раз она запустила пустую коробку в голову Валентина Петровича, как и мечтала в самом начале, но наказали за выходку не её, а Маринку. Маринку заперли в темной комнате и два дня держали там, после чего она еще неделю приходила в себя, а Глина искусала свои кулаки, твердя мысленно обещание больше не делать глупостей. В клинике четко знали слабости каждой пчёлки.

Глина обняла сестру и положила голову на её тёплое плечо. Маринке нравилось в улье, её дар здесь ценили. Только она могла скатать яркие искристые белые или розоватые бусины. Крупные, как виноградинки. Остальные пчёлки были способны только изготовить бисер, причём не каждый день. Маринка трудилась неутомимо, даже ночью она могла скатать ценную бусину. Как она это делала, Глина так и не увидела. Глина видела, как пчёлки отдают мутные розоватые бисеринки воспитателям, те радостно гладят детей и подростков по голове и дают день отдыха. Но откуда появлялись эти бисеринки – Глина рассмотреть не могла. Один раз она вспорола тряпичную куклу и грязного плюшевого медведя, порылась в старых опилках, которыми были набиты эти уродливые игрушки, но никаких бусин не нашла. За свою проделку Глина была наказана уборкой в кладовке, где долго чихала от пыли и паутины.

Сегодня все ждали праздника, ритуал посвящение в Старших Пчёлок. У Марины будет отдельная комната с игрушками, картинами на стенах. Ей разрешат в любое время смотреть телевизор и слушать музыку. Она будет наблюдать за остальными пчелками на построениях, занятиях гимнастикой и в других общих делах. Разве с таким почетом к ней, слабоумной девочке из бедной семьи, относились раньше?