Неправильное воспитание Кэмерон Пост

Когда мама с папой погибли, я была с Ирен Клоусон. Тырила с полок в магазине. Это было на следующий день после того, как они отправились на озеро Квейк, куда каждый год ездили в кемпинг. «Приглядывать» за мной приехала бабуля Пост из Биллингса. Не прошло и пяти минут, как она уже разрешила Ирен остаться у нас на ночь. «Только без всяких дурацких выходок, Кэмерон. Такая жара – помереть просто, – предупредила она сразу же и добавила: – Но ведь мы, девчонки, всегда можем что-нибудь придумать?»

Майлс-сити уже несколько дней медленно плавился от жары. Был всего-то конец июня, а температура держалась за тридцать градусов. Перебор даже для восточной Монтаны. Когда в такие дни дует ветер, возникает чувство, что кто-то включил фен над городом: струя воздуха то поднимает пыль, то собирает хлопок с полей за городом в облака, которые несутся по бескрайнему голубому небу, пока не приземляются на лужайки окрестных домов пушистыми сугробами. Мы с Ирен называли это «летний снег» и иногда, щурясь от жары и солнца, пытались поймать хлопковые снежинки языком.

Жили мы на улице Уибо. Моя комната находилась под самой крышей. Когда-то это был чердак, поэтому углы в ней так и остались все какие-то неправильные, и даже видно, где сходятся стропила. Летом там просто душегубка. У меня был замызганный оконный вентилятор, но пользы от него никакой: он только и делал, что окатывал тебя волнами жара да пыли с улицы, хотя иногда по утрам, очень рано, наполнял комнату запахами свежескошенной травы.

Родители Ирен владели большим скотоводческим ранчо за городом, не доезжая Бродуса, и даже в такой глухомани – тащиться к ним, как свернешь с шоссе MT-59, приходилось проселками, по обочинам которых тут и там густо росла полынь, а со всех сторон тебя окружают холмы из розового песчаника, который растрескивается и крошится на солнце, – так вот, даже в такой глухомани у них везде установлены кондиционеры. Мистер Клоусон был какой-то большой шишкой у этих скотоводов. Когда я ночевала у Ирен, нос у меня вечно замерзал к утру. А в дверце холодильника у них была встроена специальная емкость для льда. Мы смешивали апельсиновый сок с имбирным элем, добавляли туда колотый лед и говорили, что у нас «коктейльный час».

Дома я справлялась с жарой иначе: сначала держала наши с Ирен футболки под струей ледяной воды, потом выжимала, затем еще раз хорошенько прополаскивала под краном, и только тогда мы надевали их на себя. Мы словно натягивали новую, влажную и прохладную кожу перед тем, как забраться в постель. От жары и пыли к утру наши ночнушки становились твердыми, точь-в-точь воротнички дедушкиных рубашек, которые бабуля всегда слегка подкрахмаливала.

К семи утра столбик термометра перевалил за двадцать пять градусов, челки липли ко лбу, на раскрасневшихся лицах еще видны были следы от подушки, в уголках глаз запеклась какая-то серая гадость. Бабуля Пост поставила перед нами то, что осталось от вчерашнего пирога с арахисовым маслом, а сама села за пасьянс, время от времени бросая взгляд на экран. Шел повтор «Перри Мейсона», телик она врубила на полную катушку. Бабуля обожала детективы. Незадолго до одиннадцати она посадила нас в темно-красный «Шевроле-Бель-Эйр» и повезла на озеро Сканлан. Обычно на плавание я езжу на велике, но у Ирен в городе велосипеда нет. Хотя мы открыли все окна, внутри было не продохнуть. Не знаю почему, но в машинах всегда так. Когда за рулем была одна из наших мам, мы с Ирен вечно спорили, кто поедет на переднем сиденье, но в «шевроле» мы обе забирались назад и воображали, что мы – парочка очень важных персон, возможно, королевских кровей, а бабуля – наш личный шофер. С заднего сиденья едва можно было разглядеть ее новую прическу – завитые на перманент волосы без малейшего признака седины.