Неправильный рыцарь - страница 26

. Исключительно из добрых побуждений, дабы обеспечить обитателям замка (всем и каждому, без исключения) наиприятнейший отход ко сну.

Ко мне мой миленький придет,

о тимберля, о тимберлей!

Радость переполняла стражников, и они щедро делились ею с окружающими. Эгберт улыбнулся. Он уже третью ночь слышал эту песенку и невольно выучил ее наизусть. Разухабистая и предельно откровенная, она была не лишена своеобразной прелести. Но подпевать стражникам (даже вполголоса) рыцарь стеснялся: пристойными в ней были лишь две первые строчки. А дальше… о-о-о, дальше шло описание встречи двух влюбленных. Простыми словами. Доступно. И очень, оч-чень подробно.

Эгберт попытался представить на месте героев песни себя и свою невесту, и улыбка медленно сползла с его красивого лица.

Как и подавляющее большинство его соратников, рыцарь не отличался особой набожностью и зря не «теребил» имя господа бога и тех святых, чьему небрежному и, зачастую, лишь эпизодическому попечительству Эгберта вверили с младенчества.

Но сейчас его действительно допекло. Рыцарь долго, почти вслепую, шарил в объемном кожаном кошеле и, наконец, вытащил маленькую, туго скрученную трубочку пергамента, развернул и поднес к свету. Имена святых записала для него еще покойная бабушка, отлично понимавшая, что запомнить тридцать (тридцать!) имен ее любимому внуку будет ой-как непросто. И ведь нельзя кого-нибудь упустить либо поменять имена местами. Боже упаси! Старая баронесса обожала Эгберта и не желала ему зла. Она-то хорошо-оо знала — бог милосерд, да святые обидчивы.

Чем все это время они, покровительствующие Эгберту, занимались? Возможно, мужчины играли (либо разучивали) на арфах и лютнях очередную райскую серенаду, а женщины пели. Возможно, те и другие, разбившись на пары, неспешно прогуливались по тенистым аллеям или же плели из райских цветов венки и гирлянды, попутно обрывая лепестки ромашек: «любит — не любит, плюнет — поцелует…» А, возможно, окапывали яблони райского сада и уничтожали наглых прожорливых насекомых (гусеницы — они и в раю гусеницы). Возможно, отдыхали от трудов праведных, мирно посапывая на мягких, нежных, зефирно-розовых облаках. Возможно, они (то бишь святые) предавались и каким-то иным, не менее возвышенным занятиям. Возможно.

Что происходило в действительности, навсегда останется тайной. Важно другое — про своего подопечного они просто-напросто… забыли. Оставив бедолагу самого выпутываться и выкручиваться из той пренеприятнейшей истории, в которую он так неосторожно угодил. (Причем исключительно из-за своих достоинств.)

Итак, рыцарь достал пергамент и начал молиться. И молитва его оказалась так горяча, что достигнув небес, кипятком обожгла пятки всех тридцати заступников.

А, может, дежурный ангел — один из множества множеств незримых небесных тружеников — пролетая над замком графини Марты, приметил в окне одинокую фигуру рыцаря? Внимательно присмотревшись, разглядел мутную тоску в его глазах и, вернувшись домой, упрекнул нерадивых?

Как знать… Но святые покровители Эгберта дружно спохватились, тотчас побросали все свои якобы неотложные дела и, едва не сшибая друг друга с ног, ринулись ему на помощь. (Разумеется, они не сошли с небес на землю. Да это было и ни к чему.) Их вмешательство было весьма своевременным, хотя и несколько сумбурным. И на следующее же утро произошло Чудо.

Междуглавие

Один удар — и все! Кончено!

Эрлих бережно вытер тонкий сарацинский кинжал о перчатку. «Жаль, хорошая была кожа. Ну, да ладно, куплю другие. Говорят, здесь неподалеку есть неплохой мастер», подумал господин барон. Слуги, понятливые и быстрые, уже волокли прочь тело юного менестреля. На нежном полумальчишеском лице застыло удивление. Разбитая лютня осталась лежать среди роз, на белых камнях дворика.

«Наглее-ец! — усмехнулся благородный Эрлих. — Я удостоил его, нищего (хотя и даровитого), высокой, нет! — высочайшей чести. Не каждому, ой, не каждому, повезло принять смерть от руки Первого Рыцаря Королевства. От моей руки — руки сира Фондерляйского, барона фон Труайльдт, сеньора Буагенвиллейского, бессменного кавалера Ордена Алмазной Крошки, словом, — Истинного Рыцаря Без Сучка и Задоринки. Поистине невиданная, небывалая честь! О, дивная, дивная Имбергильда! НИКТО НЕ ДОЛЖЕН СЛУШАТЬ ТО, ЧТО ДОСТОЙНА СЛУШАТЬ ТЫ ОДНА! НИКТО ВО ВСЕМ СВЕТЕ!»