Неприкасаемые - страница 11

— Оставь меня, — шепчет он. — Я устал.

— Но ты ведь позавтракаешь?

— Я не хочу есть.

— Доктор же велел…

— Да плевал я.

— Ронан! — Она вскакивает вне себя. Все в ней кипит от жгучей ярости — так может кипеть только она. — Ты где находишься?

— По-прежнему в тюряге, — вздыхает он.

И отворачивается к стене. Закрывает глаза. Мать выходит, закрыв рот платком. Наконец-то! Одиночество. Старая любовница, которая никогда не предает. Чего только он не вынес! Сколько раз подавлял в себе бунт — нельзя же каждый день ненавидеть, каждый день отрицать. Приходилось смиряться и ждать освобождения. И вот эта минута настала, но навалилась болезнь, а тот, другой, — вот только где он? — живет себе спокойно и мирно. И сон его отнюдь не тревожат угрызения совести.

Ронан хотел нанести удар сразу, как только вышел из тюрьмы. А теперь пройдут долгие недели, может быть, месяцы. И то, что должно было стать актом неминуемого возмездия, превратится всего лишь в акт презренной мести. Тем хуже. Да что, в самом деле! Тюрьма — это не так уж и страшно. Ронан иногда наведывается туда во сне. И камера была вполне сносная. Приятная библиотека. Повкалывал он там вовсю. И даже сдал экзамены. Обращались с ним хорошо. Жалели немного. Когда Ронан сразит чудовище, он вновь обретет привычный ритм жизни — ежедневная короткая прогулка, время от времени свидания, книги, которые нужно пронумеровать и записать.

Правда, он будет уже не политическим, а уголовником. И матери останется только продать дом и окопаться где-нибудь в деревне. Возможно, газеты ухватятся за его дело и заведут свою шарманку — вот, мол, опять скостили срок и выпустили раньше времени! Но какая все это ерунда! Быть в ладах со своей совестью — это ли не главное? Образы чередой проходят перед ним, сменяя друг друга, навевая дремоту.

«Вырубаюсь», — вяло проплывает в голове у Романа. И он засыпает, уткнувшись носом в стенку.

Будит его врач. Он совсем старый. Все здесь старое. После смерти Адмирала время словно застыло, как в музее.

— Он ничего не ест, — говорит мать. — Просто не знаю, что ему давать.

— Не волнуйтесь, милая мадам де Гер, — отзывается доктор. — Такие болезни тянутся очень долго, но в конце концов тоже проходят. — Он берет запястье Ронана и, уставясь в какую-то точку на потолке, продолжает говорить: — Если будем умником, скоро почувствуем себя лучше.

На больного он не глядит и изрекает банальности, стараясь скрыть возмущение, какое вызывает в нем преступник из хорошего общества. «Умник» его совершенно не интересует. «Умник» получил как раз то, что заслуживал.

— А спит он хорошо?

— Не очень, — отвечает мать.

Они вполголоса беседуют, отойдя в сторонку.

— Будете давать ему укрепляющее, которое я выпишу.

Ронан взбешен. Ему хочется крикнуть: «Да, черт вас возьми, я же существую! И болею я, а не моя матушка». Доктор снимает очки, протирает их кусочком замши. Еще один рецепт. Снова лекарства, пузырьки, таблетки. На ночном столике их и так видимо-невидимо.

— Запасемся терпением, — наконец изрекает эскулап. — Гепатит, особенно в такой тяжелой форме, как здесь (он старается не встречаться глазами с Ронаном и лишь перстом указывает на повинный в болезни живот), всегда может дать осложнения. Покуда оснований для тревоги нет. Я зайду на будущей неделе.

Доктор уходит, кивнув на прощание как бы всему окружающему — комнате, стенам, пространству, где, без сомнения, разгуливает вирус. На пороге перешептывания продолжаются.

— Доктор, скажите ему, что вставать нельзя, — слышится нарочито произнесенная чуть громче фраза. — Вас он, может быть, послушается.

— Ну, естественно, ему нельзя вставать, — с оскорбленным видом говорит доктор.

Дверь за ними затворяется. Слышны удаляющиеся шаги. Ронан тут же откидывает одеяло и садится на край кровати. Затем встает. Ноги с трудом держат его. Он чувствует, как икры дрожат, точно у верхолазов, когда они чувствуют, что сейчас сорвутся. Он делает шаг, другой. Добраться до телефона — задача не из легких. Коридор, лестница, гостиная… Даль, почти равная бесконечности. И все же он должен позвонить Эрве. Он должен выполнить принятое им решение. А без Эрве ему не обойтись. Он дождется, пока уйдет старуха Гортензия. Что же до матери, то она в пять часов, как всегда по пятницам, отправится в кафедральный собор молиться, перебирая четки. В доме не останется ни души. «Если я ткнусь мордой на лестнице, — думает Ронан, — потом на четвереньках доберусь до постели».