Неприкасаемые - страница 15

Я получил Ваше длинное письмо. Благодарю Вас. Вы пишете: «Вы решили отбросить руку господню, но она с Вами, это она намечает путь, который Вы, в гордыне своей, намереваетесь пройти в одиночку». Что ж! У меня больше нет сил спорить. Уж не рука ли господня привела меня к Ланглуа, где я распрощался с последними иллюзиями? Уж не она ли подтолкнула меня к Элен, обрекши на величайшую муку? Ибо Вы тысячу раз правы, утверждая, что я обязан был во всем ей признаться. Вы ведь, не задумываясь, так и написали: «во всем признаться», точно я совершил преступление. Признаются же воры и убийцы. А я только промолчал! И это совсем другое. Хотя, конечно, я должен был бы ей сказать. Почему я не сделал этого? Потому что под своим прошлым я подвел черту. Но, к несчастью, бедняжка Элен ежеминутно, сама того не понимая, умудряется возвращать его к жизни. Не далее как вчера она вернулась домой позднее обычного.

«Я задержалась в часовне Августинцев, — объяснила она. — И поставила свечку, чтобы ты нашел работу».

Когда я такое слышу, я внутренне взрываюсь. Будто может быть связь между свечой и работой! Но она не отступается:

«Разве я зря это сделала?»

Я трус. Потому я просто пожимаю плечами. А сам вспоминаю, что когда-то и я ставил свечки. Мне так и хочется сказать ей: «Посмотри, к чему это привело!» Но я предпочитаю молчать и умолкаю все чаще и чаще, отделенный от нее пустыней раздумий и прочитанных книг. Хорошо еще, что она оказалась болтлива. Она перескакивает с одной мысли на другую, словно канарейка, которая без всякой логики скачет с палочки на палочку. И когда Элен наконец уходит, предварительно проведя по носу пуховкой, критически осмотрев себя в зеркалах трельяжа и слева, и справа, и сзади во весь рост, — я чувствую одновременно и растерянность и облегчение. Наконец-то я остался наедине с тишиной. Я закуриваю, слоняюсь по кухне, шаркая старыми туфлями, не слишком торопясь вымыть посуду и поставить ее на место. В голове все плывет, какие-то обрывки мыслей, затянутые пеленой лени, и тягостное ощущение безграничности времени — его у меня сколько угодно.

Вначале бездействие походит на анемию. Если, скажем, я усядусь в глубокое кресло, встать оттуда у меня нет сил. Я разворачиваю газету, но не сразу смотрю страницу с объявлениями о работе. Сначала знакомлюсь с различными событиями, затем перехожу к передовице. Пробегаю спортивную страницу, программы телевидения, но сосредоточиться так и не могу. Безработный, дорогой мой друг, это распадающаяся личность. Наконец я останавливаюсь на страницах объявлений, но сердце у меня продолжает биться так же спокойно, поскольку я заранее знаю, что для меня там ничего нет.

Я даже не пытаюсь перевести на общедоступный язык некоторые чересчур мудреные технические термины. Что значит, например, программист-аналитик? Или руководитель группы? Или оператор-улавливатель? В моем представлении оператор-улавливатель — это некто, вооруженный щипцами или крюком и отдаленно напоминающий гладиатора. Образ гладиатора, точно магнит, тянет за собой, разворачивает перед глазами картину цирка, за ней появляется Колизей, за ним встает Рим. Моя последняя поездка в Рим… была в?.. Вот я и пошел бродить по катакомбам воспоминаний, в блуждании своем потеряв счет времени. Как заставить замолчать память, какой замок повесить на нее? Всегда отыщется невидимая щелочка, в которую просочатся тошнотворные дымы воспоминаний.

Я рвусь из узды. Так что?! Бухгалтер? И речи быть не может. Агент? Тут нужен апломб, которого у меня нет. Контролер? Но что контролировать? Я даже самого себя не могу проконтролировать. Лаборант? Оператор на телексе? Курьер?.. На самом-то деле некая тайная сила удерживает меня от каких бы то ни было действий. Все происходит так, будто я совсем не тороплюсь найти работу. Мне уютно в моем коконе, где отсутствуют желания, отсутствуют чувства, отсутствуют мысли. Будь я дьяволом, я приколотил бы к дверям ада табличку: «Do not disturb»[4].

Я шучу, дорогой мой друг, но шучу безрадостно, поверьте. Разумеется, я состою в списках тех, кто ищет работу. Я предпринял все необходимые шаги, подписал все необходимые бумаги. «Нельзя надеяться только на случай», — говорит Элен. Я же сегодня, как никогда раньше, стал игрушкой в руках случая. Кому я нужен? Мне сорок два года. Для работника это климактерический возраст. Я жду. Пока еще без особой тревоги, потому что у нас есть кое-какие сбережения, но завтрашний день уже страшит меня, равно как и грядущие трудности с бюджетом. А главное, меня мучит назойливая мысль: «Кто поможет мне удержаться, если я уже качусь вниз?»