Неприкасаемые - страница 9
Доверие? Оно светилось в глазах Элен. Говорил ли я Вам, что глаза у нее голубые, как бы «распахнутые», тогда как черные глаза вроде моих всегда что-то скрывают? Жизнь не слишком баловала ее, как она мне призналась. Трое братьев. Пятеро сестер. Крохотная ферма, которая не в состоянии прокормить всю семью. В город Элен уехала совсем девочкой. Сначала в Нант, потом в Париж. Я о себе рассказывал гораздо меньше, во-первых, потому, что «замкнут», как говорится, от природы. А во-вторых, мне не хотелось посвящать ее в тот кризис сознания, который я пережил, тем более что я видел, как истово, бескомпромиссно она верует.
Вкратце я рассказал ей о своей семье, об отце-нотариусе. Дал понять, что между мной и родственниками не все безоблачно. Короче говоря, наши старания сблизиться скоро принесли свои результаты. Мы стали друг другу необходимы. Элен согласилась выйти за меня замуж с единственным, однако, условием: на ней должно быть белое платье и венчаться она будет в церкви.
Это ее требование чуть было все не испортило. Я пытался объяснить ей, что я атеист и не могу лгать. И действительно, я делал перед ней вид, будто я неверующий, исполненный самых благих намерений, всей душой желающий проникнуться верой, но обойденный этой милостью. Быть может, когда-нибудь потом! В любом случае я оставлял за ней полную свободу сколько угодно ходить в церковь. И в конце концов, кто знает, возможно, ее пример увлечет и меня.
Клянусь Вам, я не притворялся. Во мне нет ни капли фанатизма. И я отнюдь не принадлежу к борцам за свободу мысли. Элен была ревностной верующей. Ну и пусть. Я даже признаю, что мне это нравилось. Я словно продрогший путник мечтал о крохе тепла. При той духовной опустошенности, которая царила во мне, любовь Элен была нежданным подарком судьбы. Мы поженились в Париже. Из Лондона Марсо прислал мне поздравительную телеграмму вместе с обещанием прибавить жалованье, что так и не было исполнено.
Тут я прерываюсь, дорогой друг. На сегодня хватит. Я еще часто буду Вам рассказывать об Элен, так как Вы понимаете, что за год между нами произошло достаточно стычек. Я и не думал, что из-за религии может возникнуть столько проблем. Мне это представляется настолько устарелым! И вот, пожалуйте…
До свидания, дорогой мой друг. Пора идти заниматься стряпней. А до тех пор нужно еще купить хлеба, минеральной воды, кофе и т. д. Безработный быстро становится мальчиком на побегушках.
С самыми дружескими чувствами Ваш
Жан-Мари
Ронан слушает, как мать внизу говорит по телефону.
— Алло!.. Это кабинет доктора Мемена?.. Говорит мадам де Гер… Вы не будете так любезны передать доктору, чтобы он зашел ко мне сегодня утром… Да, адрес наш у него есть… Мадам де Гер. Г… е… р… Да, именно утром. Хорошо. Спасибо.
Теперь он припоминает, что по телефону она всегда говорит этаким пронзительным голосом капризной хозяйки дома. Взбеситься можно. Сейчас она поднимется наверх, чтобы отворить ставни. Пощупает ему лоб, посчитает пульс.
«Как ты себя чувствуешь?»
Хочется крикнуть ей: «Оставь меня в покое!» Хочется крикнуть всем им — служанке, сиделке, врачу: «Оставьте меня в покое!» Ну, точно. Ступени лестницы уже скрипят. Начинается — поцелуи, нюни, слюни. Можно подумать, что он ее любимый сеттер, она только что его не облизывает!..
Она входит, раздвигает занавески, распахивает ставни. На улице мрак. Зима не сдается. Мамаша шлепает к кровати.
— Мой маленький хорошо спал? Температурки нет? Тогда, может быть, и обойдется… — Она нагибается к больному. — А то ты так меня напугал! — Гладит его по виску и вдруг подскакивает: — У тебя седые волосы! А я и не заметила.
— Ты же понимаешь, мамочка, с радостями у меня было туговато…
— Впрочем, всего два или три, — пытается она себя успокоить. — Хочешь, я их вырву?
— Ну уж нет! Я попросил бы. Хоть волосы мои оставь в покое.
Она выпрямляется и вытирает глаза. Слезы сочатся из ее глаз, точно вода из отсыревшей земли. Внезапно ему становится жаль ее.
— Брось, мам… Я же вернулся.
— Да, но в каком состоянии!
— Скоро поправлюсь. Не волнуйся! И для начала выпью капли. Видишь, какой я умница!