Непримиримые 2 - страница 7

— Ир, давай так: если вдруг чего надумаю, ну, как козлину проучить, — бормочет Ксения, — так тебя сразу и наберу. Ок?

— Ок, — заключаю мрачно. Но что-то подсказывает, что Ксю не позвонит.

— А если помощь нужна по дому, ты только скажи. Я время найду.

Вот в это верю.

— Спасибо, но дом-то не мой сгорел. Пусть сами и разгребают. Я, конечно, если надо, помогу, но тебя дергать не стану.

— Хорошо, — до неприличия легко соглашается Ксю.

Из-за случившегося домой не тороплюсь, но совесть давит, так нельзя. Соседям нужна помощь. Убраться, хлам выкинуть, и т. д.

Тем более Амалия пострадала. Отец звонил, сообщил — ничего страшного, но несколько дней ей придется провести в больнице. Еще заявил, что когда появится дома, у нас состоится важный разговор. Меня немного напрягло услышанное — мне тоже есть, что сказать, на что пожаловаться, но оставляю все вопросы на подходящее время.

Игнат

В универе долго не засиживаюсь. Пишу заявление на индивидуальный график сдачи сессии по причине пожара, забегаю в лабораторию, оставляю ребятам на доске сообщение и еду по магазинам. Нужно бы к маме, но в грязном являться в больницу не айс.

Особо не разгуливаю по бутикам. В первом попавшемся ТЦ нахожу отдел с мужской одеждой и почти без разбора хватаю пару джинсов своего размера, джемперов, спортивные брюки, несколько футболок, толстовку, кроссы, куртку.

Присматриваюсь к ноуту, но разумно решаю отложить покупку на более подходящее время. В моем бедственном положении это пока непростительная роскошь. К тому же, — криво улыбаюсь до тягучей истомы приятной мысли, — у Королька есть техника. Нам хватит.

Интуитивно прикупаю маме несколько вещиц. Халат, пару футболок, тапочки. Что еще нужно в больнице? Вроде это… Пасту зубную, щетку, полотенце, гель, шампунь…

Остальное довезу, когда потребуется.

В больнице некоторое время улаживаю вопросы с документами мамы, которые привез по просьбе Сергея Николаевича.

Платную палату мы себе позволить можем, если ужаться со средствами, но это лишние траты, так убеждает мать. К тому же ей одной будет скучно, да и не те травмы, чтобы долго под присмотром специалистов находиться. Царапина на голове маленькая, как полагают, об угол стола ударилась при падении. Шов крошечный, сотрясение поставили легкой степени тяжести. Так что пару дней продержат, убедятся, что все нормально, а потом отправят на домашнее долеживание. Под наш неусыпный контроль.

Выслушав доводы родительницы, соглашаюсь. Ей ведь на койке бока мять.

Сижу на стуле возле мамы.

— Ты хоть помнишь, что случилось? — вопрос дается с трудом, вину ощущаю каждой клеточкой тела. И жуть как боюсь услышать нечто, что подтвердит мои догадки.

— Не помню, — качает перебинтованной головой родительница и уставляется на свои руки, теребя край одеяла. — Уже и следователи приходили, допрос учиняли, а мне и сказать-то нечего. Была в кабинете, услышала в зале шорох. Думала, ты пришел, вышла… Последнее, что видела — сизая дымка… очнулась уже в доме Проскуриных, — воздевает печальные глаза с затаенной болью.

— Понятно, — выдыхаю с кивком. Бл***, значит, напали. На мать! Твари! — Прости… — знаю, нет прощения, но это банальное слово обязано было слететь. Оно не изменит случившегося. Не сможет искупить вину. Оно — лишь звук… пустой, но такой спасительный в данный момент, когда в бессилии мечешься, не понимая, что делать дальше.

— Игнат, — касается руки мама, на лице тревога, — ты… главное дел не натвори больше, прошу, — во взгляде столько мольбы, что невольно киваю.

Кивок лживый, выдавленный, короткий, но я обязан заверить мать. Обнадежить.

— Я не сказала следователям, — тихо продолжает матушка, косо посмотрев на соседку, сосредоточенно читающую книжонку в мягком переплете, — что у тебя неприятности, — вообще шепотом, — ведь, по сути, ты мне о них так и не рассказал, — с укором.

— Лучше тебе не знать.

Сердце ударной дробью грохочет в груди. Мне так погано, что удавиться впору.

Поддавшись трепетному порыву, которого не испытывал хрен знает сколько времени, склоняюсь, бережно сжав ладонь матери, и касаюсь губами. Вкладываю в поцелуй все чувства, что сейчас бурлят в моей подлой и такой израненной душе. Закрыв глаза, лащусь щекой, как когда-то в детстве, ощущая дикую потребность в понимании и прощении.