Непримиримые 2 - страница 9

— Это да, — кивает матушка с рассеянным взглядом. — У Смоляковых?

— Нет, — чуть погодя, — у Проскуриных.

— Игнат! — настораживается мать.

— Мам, — опять одергиваю, — лучше не начинай.

— Ты же не посмеешь… — продолжает родительница.

— А если у меня чувства? — кривлю губы — самому смешно. Абсурд, но почему бы не огорошить?! Испуг и сомнение в глазах матери читаются так ясно, что не выдерживаю. — Ты же своего чмошника любишь?

— Это другое, — жалкое оправдание, — и он… не такой…

— Кто сказал, что мое чувство другое? — зло сощуриваюсь.

— Ты… — запинается мама, прикусывает губу. — Она хорошая девочка.

— А я плохой мальчик. Мы друг другу подходим. Это судьба!

— Ты не плохой, — зажмуривается родительница. Сокрушенно качает головой.

— Такой, просто ты меня идеализируешь. Не стоит. И впредь, если не хочешь ссоры, не начинай то, что обсуждать бессмысленно. Давай лучше обсудим наши планы на будущее.

— А если я… расстанусь с Сергеем Николаевичем?

— Это значительно охладит мои чувства и, возможно, заставит поменять кое-какие планы. Заметно усложнит жизнь, но я готов рассмотреть такой вариант, — обдумываю каждое слово.

— Неужели твой эгоизм настолько обострен, что не желаешь мне счастья? — мама умолкает, взгляд потухает.

Совсем не хочу портить настроение родительнице, ухудшать и без того хреновое самочувствие, но не стоит заводить щекотливый разговор, боясь услышать неприятное. Тем более, врать не люблю, а правда не всем нравится.

— Желаю, но не с этим… — тоже затыкаюсь, чтобы не выразиться грубее.

— Он обычный, Игнат, — тяжело вздыхает матушка. — Не хуже, не лучше других, но ты в своем упрямстве не хочешь выслушать…

— Ма, — вкладываю в слог все чувство, что сейчас переполняет. Получается грозно и проникновенно, самому жутко. Опять повисает тишина. Мать понятливо кивает.

Терпеливо жду, когда она хоть немного оттает, после чего обсуждаем наши финансовые возможности. Взвешиваем все за и против. Обсчитываем, что сможем выручить, если продать все драгоценности, которые мать успела приобрести за время, пока была замужем за отцом… Смехотворные сбережения и мои заначки, которые годны лишь на экстренное, необходимое. Реальных, существенных сумм нет, да и самому нужны деньги, чтобы со своим долгом рассчитаться. Точнее, не моим, а уже нашим. Общим! С друзьями!

Мамины доходы от продажи рукописей тоже учитываем, хотя их по сути хватит лишь на покупку питания и оплату основных счетов.

Обговариваем вариант продажи участка и переезда в область. Причем начинаю осознавать, что родительница говорит только о нас, ни разу не упомянув своего любовника.

Сердце окутывает паутина желчной надежды, что ситуация налаживается, и вот-вот мой план по разрушению комичных отношений матери и соседа воплотится в жизнь, но тут в разговор вмешивается Сергей Николаевич. Входит в палату и цепляется за мои слова:

— Из Выборга ближе до универа, а тебе до издательства. Где-нибудь на окраине… Тишина, покой…

— Всем здравствуйте, и… прости, Игнат, — видимая учтивость, — но вам не нужно тратить деньги на квартиру. Это затратно, да и матери до поселка придется ездить, чтобы контролировать ремонт.

— Мы собираемся продать участок, — цежу сквозь зубы. Ненавижу, когда лезут не в свои дела. Сосед, будто не замечая сгустившегося напряжения, приближается к койке. Не обращая внимания на хмурое лицо мамы, целует, хотя вижу, что она смущенно уворачивается, подставляя щеку.

— Зачем? — сосед устремляет сначала на меня, а потом на мать недоуменный взгляд.

Бл***, если я морду ему набью, близость с больничной койкой станет смягчающим обстоятельством? Мысль приятная, греет душу, руки чешутся. Даже растираю кулаки, поерзав на стуле.

— Чтобы вас не стеснять, — горжусь выдержкой и ровностью голоса. «Хотя вернее, вас реже будем видеть!» — про себя, выплевывая злость.

— Вы нас не стесните, — медлит с ответом мужчина, опять косится на мать. — Есть моменты, которые мне не нравятся, — переводит дыхание, — но… мы взрослые люди, и если жизнь ставит нас в такую ситуацию, значит, будем приспосабливаться.

Озадаченно щурюсь. С подозрением рассматриваю отца Ирки и пытаюсь понять, реально так думает, или это показное смирение.