Неразделимые - страница 14

— Значит, будет мешать, само собой это не пройдет, — невозмутимо перекрыл Тони оживление, прорвавшееся в моих словах. — Послушай старого друга, прямо из моего кабинета отправляйся в агентство, пусть Мариица забронирует тебе места — на пароходе до Сплита и на самолете до Загреба. Сейчас октябрь, уехать несложно. И послезавтра в десять утра ты был бы в руках Рудолфо.

— Ах, вот оно что, мы поймали рака, — бухнул я просто так, для того чтобы вконец его смутить.

— Никаких членистоногих я не поминал, signore pittore[2], — сердито оборвал он меня. — Кто тебе проведет здесь полное обследование, кто? А без результатов анализов опухоль не то что лечить, и толковать о ней бессмысленно. Понятно?

— Да, конечно, — согласился я и рассмеялся, чтобы убедить его, что мое опрометчивое замечание о раке было скорее шуткой, нежели серьезным подозрением.

Выйдя из кабинета Тони, ни в аптеку за лекарствами, ни в агентство за билетами я не пошел — свернул на набережную и сел на скамейку у моря.

Широкая песчаная отмель шуршала у ног, а сумрак вил гнезда в тамарисках.

Оживление, с которым я вышел от Тони, спало с меня и хрустнуло под ногами, как мертвая ракушка; вылезли сомнения, словно морские слизняки, облепили разложившегося моллюска и принялись пожирать его. Вот уже второй месяц минул с тех пор, как я начал заниматься своим горлом! Будь это гнойная ангина, была бы высокая температура, на воспаленных миндалинах появились бы гнойные пробки.

Я попробовал глотнуть свежий морской ветер, дувший с другой стороны залива: боль резанула горло.

Я поднялся, встревоженный.

Не удалось мне свить в душе гнездо темноты, как тамариск вьет их в своем лоне, и я быстрым шагом направился в аптеку.

Веселое расположение духа вернул мне заливистый звонок у дверей.

Подойдя к агентству, я засмотрелся на Мариицу, которая сонливо читала за конторкой. Вон как она уютно подперлась локотком, у кого достанет духа беспокоить ее? Не лучше ли потихоньку вернуться домой, принять таблетки доктора Тони, съесть рыбу, которую отварит мне на ужин добрая шьора Мариэтта, а завтра — снова за мольберт, готовым к новым приключениям. Ну а если и от разбавленного вина разболится горло? Не будем пить вино, шьора Мариэтта приготовит нам лимонного сока. Нет, он едкий, обожжет почище вина.

Я толкнул грудью стеклянные двери агентства, нарушив безмятежный покой хорошенькой Мариицы.

На пароход я сел с ощущением, что в груди у меня угнездился мрак, но мы словно бы дали друг другу обещанье: я не буду трогать тебя, копаться в тебе, подтачивать, и ты будешь уважать мое спокойствие. Чтобы избавиться от пустой болтовни пассажиров и уединиться, я сел на корме. В какое-то мгновение, к счастью, вовремя, я почувствовал, как мрак вонзился в меня, несомненно замышляя проникнуть и в мысли. Я встал и осмотрел свой багаж, проверил веревку, которой были связаны несколько картин. Я взял их с собой, чтобы в загребской мастерской попытаться остановить процесс распадения красок, что так меня озадачил.

Я вернулся на скамью, но не успел еще коснуться спинки, как мрак исподтишка кольнул: «Все обойдется, если зашло не слишком далеко?!»

Я вскочил и, подойдя к перилам, уставился на пенистую борозду, тянувшуюся за пароходом. Возвращаться на место было нельзя. Пригнувшись, я обнаружил и сам клокотавший источник. Какая же неукротимая сила заключена в водовороте, который образуют бешеные обороты винта! Во что превратилось бы человеческое тело, попади оно под винт? Он бы так смолотил, что ничего и на поверхность не всплыло бы, один лишь распушившийся хвост крови остался бы от этой палаческой расправы. Что такое гильотина по сравнению с разогретым винтом? Детская игрушка.

Голова от прилива крови стала тяжелой.

Я выпрямился и, покачиваясь, пошел в салон. «Люди, люди, множество людей — вот что мне может помочь», — эта мысль и привела меня в салон, заполненный пассажирами и багажом.

К стойке буфета подходить не хотелось, хотя только там можно было бы чего-нибудь выпить (может, и горячего чая?).

Я забрался между чемоданами и, сжавшись в комок, широко раскрыл глаза.