Нерон. Царство антихриста - страница 13

Клавдий, как рассказывали свидетели, побледнел и задрожал, озираясь вокруг, словно опасаясь немедленного появления убийц. Тогда Агриппина принялась живописать ему подробности празднества в доме Силия, включая и обряд сбора винограда, в котором участвовали новобрачные. Это был какой-то коллективный психоз. Завернувшись в шкуры животных, женщины пением и криками приветствовали бога Бахуса. Темный сок раздавленных ягод растекался под босыми ногами пляшущих. Силий, увенчанный плющом, и Мессалина с распущенными волосами тоже пустились в пляс. Новобрачный, тряся головой и размахивая вакхическим жезлом, веселился от души.

Я уверен, что все подробности этого праздника, развернувшегося возле виноградной давильни, — с голыми женщинами и самой Мессалиной, с головы до ног вымазанными темной виноградной жижей, — все эти детали Клавдию нашептала Агриппина, касаясь губами его уха.

— Пусть их убьют, пусть отомстят за меня! — завопил император в сильном, хотя и кратком, как летняя гроза, приступе гнева и решил немедленно ехать в Рим.

Нарцисс уже отдал приказ телохранителям, центурионам и вольноотпущеннику Эводу арестовать Силия и его приближенных. «И главное, — уточнил он, — побольше крови! Рим следует отмыть».

Клавдий подъехал вслед за ними, отправился в казарму, где стояли охранники и, несмотря на стыд, сжимавший ему горло, попросил солдат спасти его честь.

— Если я так несчастлив в браке, лучше стать вдовцом, — тихо добавил он.

Воины когорты потрясали мечами. По их рядам прокатился клич: «Возмездие!»

Этот час стал смертным для всех, кто участвовал в свадьбе и поздравлял новобрачных. Вслед за ними наступила очередь любовников Мессалины, включая и несчастного Мнестера, циркача, тщетно пытавшегося объяснить, что в объятия Мессалины его толкнул сам император.

Но Клавдий ничего не хотел слушать. Десятки молодых аристократов, префектов, прокураторов, всадников и, конечно же, консул Силий уже были обезглавлены: чтобы не растягивать смертный ужас, они сами подставляли горло под нож. Так с какой стати жалеть этого жалкого фигляра Мнестера?

Клавдий приказал подавать обед. Он пил и набивал себе брюхо всю ночь. Утром ему сообщили, что Мессалина мертва, и эта новость, казалось, не произвела на него впечатления: он не поинтересовался даже, была ли она убита или предпочла сделать это сама.

Агриппина же с наслаждением поведала мне о последних минутах своей соперницы. Когда трибун, командовавший когортой охранников Палатина, и сопровождавший его вольноотпущенный Эвод распахнули двери, Мессалину охватила дрожь. С грубостью, присущей бывшему рабу, Эвод оскорбил ее: «Ты была сукой и умрешь, как сука!»

Она схватила кинжал и попыталась вскрыть себе вены, но ее руки слишком дрожали. И тогда трибун пронзил ее своим мечом.

Приблизившись, Агриппина посмотрела мне в глаза.

— Император не может быть холостяком, — прошептала она. — А Мессалину он уже забыл.

Ей сообщали, что император продолжал наливаться вином и дремать, сложив руки на животе, в окружении Кальпурнии и Клеопатры.

— Сенат решил, — снова заговорила Агриппина, — что портреты Мессалины должны быть сняты повсюду — и в присутственных местах, и в частных домах.

Она продолжала смотреть на меня.

— Так, как если бы ее никогда не было, Серений! — повторила она тихо.

Лицо ее было неподвижно, слегка шевелились лишь губы. Потом они сжались, окружив рот глубокими морщинами. Она прошептала:

— У нее остались дети — Октавия и Британик.

Притянув к себе сына, она закрыла ему лицо ладонями.

— Ты, ты! — произнесла Агриппина.

Мальчик поднял глаза на мать.

Эта пара внушала мне страх.

За считанные дни Агриппина стала самой могущественной и самой опасной женщиной в Риме. Она продолжала находиться в своем логове, этом огромном поместье, величественные строения которого возвышались на холме Палатин, неподалеку от императорского дворца. Когда выяснилось, что вокруг Клавдия снова плетутся интриги, она настояла, чтобы я остался у нее. Его ближайшее окружение передралось из-за власти. Все они — Паллас, заведовавший финансами секретарь Нарцисс и остальные, вроде Каллиста и Эвода, — спешно подыскивали супругу для императора.