Нерон - страница 27
«Я нисколько не удивляюсь, что никогда не рожавшей Силане неведомы материнские чувства: ведь матери не меняют детей, как погрязшая в распутстве любовников. И если Итурий и Кальвизий, промотав свое достояние, продают этой старухе последнее, чем еще могут распорядиться, — свое пособничество в предъявлении клеветнических обвинений, то этого недостаточно, чтобы опозорить меня, приписав мне намерение умертвить сына, или чтобы обременить совесть цезаря умерщвлением матери. Я воздала бы Домиции за враждебность, если б она соперничала со мной в доброжелательстве к моему Нерону. Но она занималась устройством рыбных садков в своих Байях, пока моими стараниями подготовлялись Нерону усыновление, дарование проконсульских прав, консульство и все то, что ведет к высшей власти, а теперь вкупе со своим любовником Атиметом и лицедеем Паридом сочиняет небылицы по образцу представляемых на подмостках трагедий. Или, быть может, существует такой человек, который мог бы уличить меня в попытке возмутить размещенные в Риме когорты, в подстрекательстве провинций к нарушению верности, наконец, в подкупе рабов и вольноотпущенников с целью побудить их к преступным деяниям? И разве я могла бы остаться в живых, если б Британник овладел верховной властью? А если бы Плавт или кто другой оказался во главе государства и вздумал свершить свой суд надо мною — разве не найдутся обвинители, которые вменят мне в вину не вырвавшиеся неосмотрительные слова, порождаемые горячностью материнской любви, а также преступления, оправдать в которых меня мог бы лишь сын?»[55]
Речь Агриппины выглядела блистательным опровержением бездоказательного и голословного доноса ее врагов. Будучи точно переданной Нерону, в чем нельзя сомневаться, она должна была произвести на него впечатление. Не было, значит, никакой угрозы его власти со стороны матери, не было с ее стороны никаких действий, а только вырвавшиеся в запале горячей любви к сыну необдуманные слова, не могущие быть подсудными. И важнейшие аргументы в доказательство невиновности августы-вдовы, августы-матери: чем ей выгоден мог быть приход к власти Британника, если она отравительница его отца и сыграла немалую роль в гибели его матери? Да и от Плавта она вполне могла ждать беды. Он, дабы избавиться от даровавшей ему власть, вполне мог расправиться с ней, использовав как предлог те преступления, которые она совершила, пролагая Нерону дорогу к власти.
Видя, что слушатели потрясены услышанным и не сомневаются в ее невиновности, Агриппина немедленно потребовала свидания с сыном. Представ перед Нероном, она также избрала самый верный путь доказательства своей правоты: никаких оправданий, никаких упреков, только требование наказания обвинителей как безусловных клеветников. Заодно августа-мать, пользуясь растерянностью Нерона, добилась и назначения своих верных людей на важные посты. Один из них, Фений Руф, стал префектом, отвечающим за снабжение столицы продовольствием, другой — Арундий Стела — теперь отвечал за зрелища, которые принцепс давал народу. «Panem et circenses!» — «Хлеба и зрелищ!» — вот главное, чего жаждали римляне от своего повелителя. Этим и определялась популярность в народе любого из цезарей. Добиваясь передачи обеспечения «хлеба и зрелищ» для римского народа в руки своих людей, Агриппина, конечно же, имела планы на будущее. Еще двое ее людей получили в управление крупнейшие и важнейшие провинции на Востоке. Тиберий Бабилл получил Египет, а Публий Антей — Сирию. Последний, правда, так и не добрался до места своего назначения. Нерон и его окружение не могли не вспомнить, что именно в провинции Сирия сосредоточены крупные военные силы. Потому-то Публий Антей и был задержан в Риме.
Понесли наказание клеветники во главе с Юнией Силаной. Сама бывшая подруга Агриппины была отправлена в ссылку. В ссылку отправились ее верные клиенты и клевреты Кальвизий с Итурием. А вот либертин тетушки Нерона Домиции, столь поусердствовавший в распространении лживого доноса, был казнен. Парида спасла близость к Нерону, высоко ценившего его артистическое дарование. О злосчастном Рубеллии Плавте, коему клеветники приписали чудовищные замыслы, Нерон до поры до времени забыл…