Нерожденный. Жизнь и учение мастера дзэн Банкэя - страница 8
Дося прибыл в Японию в шестом месяце 1651 года. К осени весть о его приезде дошла до Банкэя, а вскоре Банкэй уже был в Нагасаки.[15] Его первая встреча с этим китайским мастером состоялась в Софукудзи, большом храме в китайском стиле, который был построен в начале XVII века и стоял на склоне холма с видом на гавань.[16]
Во время их первой же встречи Дося подтвердил просветление Банкэя, сказав: «Ты проник в самую суть себя». Но после того как он сказал это, он добавил: «Однако тебе еще предстоит постичь то, что превыше этого, то, что является основой нашей школы».[17]
Для Банкэя это было неприемлемо, поскольку он твердо верил в то, что он уже достиг великого просветления, полного и совершенного.[18] Поэтому сперва он отказался от предложения Дося и так ему об этом и сказал. В соответствии с одним отрывком из записей изречений Дося, Банкэй глянул на него, громко рассмеялся, а затем грубо, даже не поклонившись, вышел из комнаты. Но все же он не ушел из храма и в течение нескольких дней внимательно наблюдал за Дося и за тем, как он наставлял монахов, находившихся под его руководством. Банкэй быстро оценил истинные достоинства Дося как учителя и принял решение продолжить свою практику в храме Софукудзи.
В течение следующих месяцев он часто приходил в покои Дося и наверняка провел там не один духовный поединок со своим новым учителем. Так как Дося не владел японским, а Банкэй не говорил по-китайски, хотя мог читать и писать на этом языке, общаться им приходилось посредством хицудан, обмениваясь записками, написанными на китайском языке, — «кисти вместо ртов и глаза вместо ушей». Банкэй присоединился к общине и жил вместе с другими монахами. Но при этом он не желал следовать некоторым обычаям, принятым в храме Софукудзи, монастырский устав которого в точности копировал устав китайских монастырей эпохи Мин (1368–1644). Так, например, он был настроен против рецитации сутр на китайском языке. Когда Дося попытался укорить его за это, Банкэй ответил, что у японцев есть свои монастырские традиции, в том числе и те, что регламентируют правила рецитации сутр, и он не видит причин, по которым ему следовало бы принять другие правила.[19] «Единственная причина, по которой я вообще пришел сюда, — сказал он, — заключается в том, что я стремлюсь постичь великое дело.[20] Как же я могу позволить себе тратить драгоценное время на то, чтобы обучиться еще одному способу воспроизведения сутр?» Впоследствии Дося не упоминал об этом инциденте. Та терпимость, которую он проявлял по отношению к Банкэю, и в этом случае, и вообще на всем протяжении их краткого сотрудничества, делает ему честь и говорит о нем как об отличном учителе.
В следующем году, двадцать первого дня третьего месяца, сидя в дзадзэн в полутьме зала дзэндо вместе с другими монахами, Банкэй испытал еще одно просветление — сатори. Он вышел из зала, прибежал в покои Дося, взял кисть и написал вопрос: «В чем основная суть дзэн?» «Чья суть?» — написал Дося в ответ. Банкэй развел руками. Дося поднял кисть, но прежде чем он успел что-либо написать, Банкэй выхватил ее из его руки и бросил на пол. Затем он «тряхнул рукавами и вышел».[21]
На следующее утро Дося сказал дежурному монаху, что «Банкэй завершил великое дело», и дал ему наказ перевести Банкэя в ранг старшего монаха. Однако Банкэй отклонил эту честь. Он предпочел обязанностям старшего монаха свое старое место при кухне и продолжал трудиться как и прежде, разнося монахам пищу и поддерживая на кухне огонь.
С самого начала некоторые члены общины Дося отнюдь не приветствовали присутствие среди них Банкэя. Биографические записи, которыми мы обладаем, не вдаются на этот счет в подробности, но мы можем предположить, что его независимость, которую другие монахи восприняли как проявление неуважения к их учителю, была напрямую связана с их недовольством. Когда они узнали, что учитель признал просветление Банкэя, их охватило чувство сильной зависти. Как только Дося узнал об этом, он в тайне вызвал к себе Банкэя и попросил его на некоторое время покинуть храм, дабы избежать возникновения раздора в общине.