Несчастный случай - страница 33
А Бетси продолжала:
— Толпы людей и днем, и ночью. И чего им нужно? Вы немножко вздремнули?
Но в его ушах еще яснее, еще громче раздался зовущий голос: «Гарри! Девять часов, Гарри! Ты слышишь?»
Луис попробовал было потянуться за банкой варенья, но почувствовал страшную боль в левой руке. Бетси сразу отодвинулась куда-то далеко, словно откатилась на колесиках, улыбка ее потускнела, очертания фигуры стали расплываться. Боль постепенно ослабевала. Повернув голову, Луис взглянул на Бетси еще раз и понял, что она хочет что-то сказать. Но все же она была очень далеко, и он не представлял себе, что она может сказать, так как, несмотря на голос матери, звавшей Гарри, девяти часов еще не было. Он знал — стоит Бетси заговорить, и она скажет какие-то слова, а потом произойдет то, чего ему отчаянно не хочется. Но тут ему пришло в голову, что он может переждать или вовсе избегнуть этого, если будет лежать неподвижно и молчать.
— Девять часов, Гарри!
Даже не глядя в сторону Бетси, он увидел, как она снова приблизилась к нему с банкой варенья. По выражению ее лица он понял: что-то неладно.
— Помнишь тот вечер, когда ты нашел дедушку? — спросила она. — Как я могла допустить — ведь для ребенка это слишком сильное потрясение.
— О, мама, это было так давно, и ничего со мной не случилось, я помню… помню…
Вот такие же вечера…
В такие вечера большие, квадратные, похожие на ящики дома, их нелепые купола и неуклюжие, обсаженные кустами веранды сливались с деревьями темной Лонгфелло-авеню, образуя причудливые расплывчатые силуэты. Деревья ровными как по линейке рядами выстроились по обе стороны улицы на одинаковом расстоянии друг от друга. Те деревья, что выступали вперед, почти соприкасались кронами над мостовой, остальные затеняли тротуары, раскидывались шатром над лужайками перед домами, и сквозь их густую листву светились окна верхних этажей. Свет мерцал между колыхавшимися листьями, и на лужайках играли узорчатые тени. В такие вечера на верандах сидели люди, чуть поскрипывали качели, в темноте светились красные точки сигар и сигарет. Люди негромко разговаривали, курили, порой перекидывались словом с соседями и то и дело поглядывали на середину улицы, где на узкой полоске травы, которая называлась бульваром, играли дети.
Вдоль полоски стояли фонари, по два на квартал; когда совсем темнело, в желтых кругах света, падавших на землю от фонарей, собирались дети. Они топтались, таращили глаза, дразнили друг друга, убегали, садились, вставали, играли в прятки, бросались из светлого круга в темноту, потом с визгом мчались обратно. Голоса играющих детей были самыми громкими звуками на вечерней Лонгфелло-авеню, а в желтых кругах под фонарями сосредоточивалось почти все движение. Изредка попадавшие на эту улицу машины ехали медленно; с веранд на детей то и дело устремлялись зоркие взгляды. Часов около девяти раздавался первый зов: «Гарри! Девять часов, Гарри! Ты слышишь?» И Гарри приходилось идти домой, игры мало-помалу затихали, дети разбредались по домам. А потом целый час на улице не было ни звуков, ни движения, разве только с какой-нибудь веранды донесется негромкий голос да изредка залает собака, хрустнет во дворе гравий под колесами машины, которую ставят в гараж, да послышится звук шагов, заглушенных листвою и темной массой кустов. И наконец веранды пустели, гасли окна сначала в первых этажах, потом наверху, и к полуночи в темноте светились только желтые круги под фонарями и все вокруг замирало совсем.
На бульваре обычно собирались только малыши. У подростков лет двенадцати появлялись уже другие интересы: правда, играть под фонарями они переставали и раньше, потому что здесь, между верандами, можно было играть тоже только в прятки да в пятнашки. Но иногда и подростки выходили на бульвар после ужина. Они стояли, прислонясь к фонарным столбам, присаживались на каменный бордюрчик, огораживающий полоску травы, смеялись и болтали с малышами или ловили их, когда те пробегали мимо, играя в прятки. Сиго, прозванный Капитаном и живший кварталом дальше, изредка появлялся на бульваре даже после того, как ему исполнилось пятнадцать лет. В глазах Луиса, одиннадцатилетнего мальчишки, Капитан был героем; и Капитан, чувствуя это, иногда заговаривал с ним и не очень дразнил. И это было уже много, ибо неизмеримое расстояние отделяет мир ребенка от мира подростка. Но в этот вечер два мира, преодолев разделяющую их даль, почти соприкоснулись. (О, мама, не приходи за мной подольше! О, Капитан…).