Несколько дней после конца света - страница 4

И тут ему вспомнилась передача, которую он видел по Би-би-си когда-то давно. В ней рассказывалось об одном инженере, шведе, кажется, или норвежце, который работал на электростанции во время гражданской войны сербов и хорватов. Стрельба вокруг, сербы бьют хорватов, хорваты – сербов, а этот инженер идет на работу под пулями, чтобы у людей был свет.

«Вот кто настоящий герой, – думал Рудаки, – а не эти которые режут друг друга под разными красивыми лозунгами».

Позади него зашуршали ветки, как будто кто-то выходил из леса. Он насторожился, прислушался, но шум не повто рился, и он, чтобы успокоиться, стал вспоминать, как выглядят при дневном свете эти озера и лес – «любимое место отдыха горожан», как писали когда-то – вековые дубы на склонах, солнечные просеки, цепь из шести озер.

Шести или пяти, засомневался он, и тут шорох за спиной повторился, и уже ясно было слышно, как кто-то бродит там, в лесу, ломая ветки. Он вскочил и вытащил пугач, опять вспомнив предостережение Иванова и решив им пренебречь, – с пугачом не так страшно. Шум в лесу приближался, уже было понятно, что там идет кто-то большой (или что-то, мелькнула мысль), идет, не скрываясь, и прямо на него.

Вдруг встал один из Аборигенов, повернулся на шум и застыл в позе бегуна на старте, согнув в локтях руки и выставив вперед ногу. Остальные Аборигены даже не пошевелились и продолжали сидеть, пристально глядя на огонь.

«Медведь? – подумал Рудаки. – Хотя какие тут медведи рядом с городом».

Зашуршало сильнее, и из кустов вышла высокая белая лошадь, опустила голову на длинной шее и шумно выдохнула воздух. Освещенная вспышками пламени от костров, она выглядела величественно и жутко.

«Nightmare,[2] – успел подумать он. – Ефремов этот образ использовал, кажется, в «Лезвии бритвы»».

Вдруг Абориген, стоявший до этого неподвижно в своей стартовой позиции, в два медленных красивых прыжка очутился рядом с лошадью и таким же неестественно плавным и красивым движением вскочил ей на спину, лошадь вскинула голову, развернулась и широкой рысью помчалась по дороге вдоль озера, неся на себе Аборигена. Вышла луна, и Рудаки долго не мог оторвать взгляд от странного всадника, который уже обогнул озеро и мчался теперь по противоположному берегу, освещенный яркой луной. Вскоре он исчез в лесу.

– Ни фига себе! – громко сказал профессор Рудаки и подумал сразу о двух вещах: вернется ли Абориген к костру и какие красивые и неестественные у него движения, как в рисованном мультике. Он бы и дальше думал о лошади и об Аборигене, но заметил, что его костер гаснет, и бросился собирать ветки, по-прежнему далеко обходя Аборигенов.

Он так был поглощен костром, что не заметил, как позади него опять зашуршали ветки и раздались шаги. Вскочил один из Аборигенов и закричал пронзительным фальцетом:

– Гомо!

– Гомо! Гомо! – откликнулись другие Аборигены, опять закричали, захлопали крыльями утки на озере, и Рудаки испуганно обернулся, встал и направил на кусты свой пугач.

Из кустов, тяжело опираясь на суковатую дубину, вышел Иванов. Дубина вкупе с длинным белым плащом, широкополой шляпой и знаменитыми ивановскими усами придавала ему вид не то благородного разбойника, не то странствующего барда романтической эпохи.

– Тьфу ты! – Рудаки опустил пугач. – Я думал, опять лошадь, а это ты.

– Это я, – сказал Иванов, снимая рюкзак, – это я, а не лошадь.

– Цыц, мутанты! – он замахнулся дубиной на Аборигенов, и те, как по команде, тут же замолчали. – Привет, Аврам. Давно сидишь?

– Привет. – Рудаки от радости даже охрип. – Давненько. А что это гомункулусы тебя так встречают? Гомо-гомо.

– Гомонят, – Иванов сбросил на землю рюкзак и протянул руки к огню. – Человека учуяли, гомо сапиенса, так сказать.

– Смотри-ка ты, и верно. А вот когда я тут один сидел, они все время какую-то тумбу поминали. Обидно. А я, что же, не гомо сапиенс?

– Признаки недостаточно выражены, – усмехнулся Иванов и принялся распаковывать рюкзак.

– А ты чего опоздал? – ворчливо спросил Рудаки, чтобы не слишком уж показывать свою радость от того, что Ива-(нов наконец пришел и он больше не сидит тут один, в; темноте, и рядом эти Аборигены.