Несмотря ни на что - страница 17

— Да, тебе легко рассуждать, — сказал Джон резко, — когда дело касается не тебя и не твоих родных.

— Это почти то же самое, — заметил Чип просто. — Мы с тобой товарищи, а твоя мать своим письмом показала, что доверяет мне. Боюсь, все, что я говорил, вышло похоже на проповедь — и прескверную проповедь. Я этого не хотел. Не можешь ли ты объяснить толком, что, собственно, так мучит тебя?

— Что меня мучит? Да то, что жизнь — это какой-то мерзкий фарс, что моему, как ты это называешь, «преувеличенному понятию» о ней нанесен тяжелый удар! Могу только сказать, отвратительнее положение трудно придумать, а там предоставляю тебе делать дальнейшие, такие же остроумные, как сейчас, догадки об истинном характере моих переживаний. Твое дело — сторона, ведь дело идет не о тебе, не о твоем имени. Ты не знаешь, каково это, когда вдруг все счастливые годы начинают казаться чем-то пустым и ненужным. Все, все — пустой мираж, ничего не стоит. И унизительно то, что оно все же причиняет мне боль! Меня держали в неведении столько лет, а теперь я вдруг узнаю, что… И любовь моей матери к Вэнрайлю, и ее любовь ко мне кажется мне такой… неполной. Она постоянно жертвовала одним из нас ради другого, и вот мы оба — обделенные. Неужели ты не замечаешь, как мне ненавистна вся эта история? Вообрази себя на моем месте! Вдруг, как снег на голову, сваливается на тебя неизвестный тебе отец! Все это так нелепо — и до омерзения мелодраматично.

— А подумал ли ты о матери и о том, что ее ждало в будущем? — спросил Чип медленно. — Ты сурово критикуешь… Ну, хорошо, допустим, все это очень дурно, — а что же было бы хорошо по-твоему? Чтобы мать отказалась выйти замуж за Вэнрайля, переехала с тобой в Лондон и жила по-прежнему только твоей жизнью, пока ты не женишься? Конечно, эта блестящая возможность у нее была! Это — участь большинства женщин, у которых имеется один сын. Но обыкновенно у них имеется и муж, который заботится о них, составляет им компанию и все такое. Конечно, твоя мать могла бы найти себе в Лондоне какие-нибудь занятия, собственные интересы, обзавестись друзьями, но, если бы даже так, — она, думается, была бы порядком одинока…

Джон сухо засмеялся.

— Ты рассуждаешь очень здраво, но извини, если замечу вот что: ты берешь только следствие поступка, но ведь независимо от того, каково следствие, имеет значение и сама его сущность. Вот она-то меня и волнует.

— То есть, ты хочешь сказать, что не можешь простить матери ее любви к Вэнрайлю? Так?

— Простить? Ну, это слишком сильно сказано. Но, Господи Боже, пойми же, Чип, — родная мать! Трудно примириться, когда такого рода вещи…

Чип молчал и смотрел на Джона широко открытыми глазами, забыв о своей трубке и машинально перекладывая ее из одной руки в другую. Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал как-то странно:

— Так вот что тебя мучит, возмущает твои чувства современного рыцаря, оскорбляет требования морали? Это ты кипятишься потому, что твою мать и Вэнрайля связывала любовь, которую осуждают в обществе? Так? Я попал в точку?

Тут Чип, обычно далеко не отличавшийся красноречием, заговорил вдруг с непривычной для него горячностью:

— Да сознаешь ли ты, какой ты сноб? Сноб в морали, клянусь Богом, — а это самый вульгарный вид снобизма! Если ты действительно чувствуешь так, то, значит, я до сих пор не знал тебя. Твоя мать отдала тебе все, отказалась от всех других привязанностей, целый ряд лет провела вне жизни — и все это добровольно, ради тебя. Человек, любимый ею и любивший ее, покорился и не пытался повлиять на нее. Человек, который способен двадцать шесть лет дожидаться женщины, любит ее по-настоящему, можешь быть уверен! Эти двое потеряли ради тебя все свои молодые годы, которые могли быть такими чудесными! Они, может быть, проживут еще вместе много лет, но те годы для них уже не вернутся. Вот что они подарили тебе! А ты смотришь на их любовь, как на что-то постыдное! В мире нет ничего красивее самоотречения. Твой отец и мать проявили его — и уж это одно может примирить со многим. Вспомни обстоятельства, при которых они встретились, силу их любви, вспомни, какой дорогой ценой они заплатили за свое короткое счастье, — и если их не оправдает людской суд, то это плохая для него рекомендация! Всем нам в молодости хочется быть счастливыми, а не упражняться в добродетели! Это кажется ужасной ересью, но на деле оно не так. Кто может противиться жажде счастья? А мать твоя была так молода, и у нее жизнь сложилась так печально… И этот Вэнрайль, должно быть, ее обожал, ведь всю жизнь оставался ей верен. Будь я проклят, если вижу что-нибудь дурное в том, что они потянулись друг к другу. Все дело в том, какого рода любовь связывает двух людей. Если взять факт сам по себе, подчеркнуть все «против» и зачеркнуть все «за», то оно, конечно, выходит дурно. Если люди лгут и прячутся и смеются над теми, кого обманывают, — тогда это гадость и позор; но если эта любовь подвигает людей на то, на что решилась твоя мать, — то, я думаю, ни один кальвинист не осудил бы ее. А ты — ее сын, который ей всем обязан!