Несокрушимые - страница 33
ступные действия, но себе навредили больше: пламя нескольких ярких костров хорошо осветило колонны нападающих, у троицких пушкарей появились отчётливо видимые цели. Теперь их пушки стреляли почти в упор и нанесли передовым ляхам такой урон, что они смешали боевые порядки.
Защитники заметно приободрились, высланные вперёд метатели забросали бомбами прорвавшихся, и те попятились назад, невзирая на угрозы и строгие приказы своих начальников. Напрасно бушевал рвущийся вперёд (Грушевский; оставленный с горсткой своих воинов, он вынужден был отступить. Казаки, назначенные ему в поддержку, замешкались на Пивном дворе. Кто-то вышиб затычку из бочки с хвалёной романеей, стали пробовать, интересно же. И так увлеклись, что идти за крикливым паном уже не хотели. Брушевский не сразу смог разыскать своё войско, рассыпавшееся между винными бочками, удалось собрать лишь небольшую часть, на них и обрушил ротмистр всю злобу и отчаяние воина, упустившего скорую победу. Достигнутый вчера пьяный мир оказался непрочным.
— Трусы и пьяницы! — орал ротмистр. — Вы растратили доблесть в воровстве, а честь утопили в вине и стали хуже куриц: те бегут от ястреба, вы же от ворон и монастырских крыс. Удружил мне пан Лисовский, нечего сказать, со своими славными жолнерами я давно был бы уже в крепости и сам Долгорукий облизывал бы мои сапоги, моля о пощаде. Ничего, скоро вас всех прогонят за ненадобностью, ждать недолго.
Не всё понимали казаки в речи литовского ротмистра, но о смысле догадывались точно и стали сужать вокруг него кольцо. Грозные лица не оставляли сомнения относительно решительности их намерений.
— Ну же, ну же! — не унимался тот. — Не смогли проявить храбрость с врагом, так решили отыграться на ротмистре. Что ж, то вам под силу, мне с вашей сворой не совладать. Но с десяток уложу на месте, это точно. Ну-ка, кто смелый, подходи!
Распалённые боем и вином казаки не стали слушать упрёков, несколько буянов подскочили к Брушевскому, размахивая саблями:
— Замолчишь ли ты, литвяк поганый, али роги тебе обрубить?
Громче всех изгалялся Тишка, вчерашний питейный победитель. Поскакал на одной ножке и пропел:
Это старая ребячья дразнилка, сложенная порубежными казаками, ею часто задирали беспокойных соседей. И хотя ныне казаки с ними вроде как в союзе, но у вражды, известно, долгая память. Тишка подскочил совсем близко и завопил ещё громче. Его поддержал какой-то охальник. Брушевский, в одной руке сабля, в другой пика, с обеими управлялся отлично, ткнул одного в руку, другого рубанул по голове, они с криками отскочили. Тишке досталось саблей, он визжал, размазывая по лицу кровь. Вряд ли после такого уцелел бы задиристый ротмистр, на его счастье поблизости опять оказался Лисовский.
— Кончай озоровать, казаки! — крикнул он. — Чем не люб вам ротмистр? Может быть, он прятался за ваши спины или оставил вас в бою?
Среди казаков послышались голоса:
— Пан храбрый вояка, но язык у него поганый...
— Дурной пан, без розума, як пьяный кочет...
— Пусть твоя милость заберёт от нас цею проказу, бо на неё руки чешутся...
Лисовский поднял свой бунчук:
— Тише, казаки! Я дал вам доброго водыря, али без него будет лучше?
— Лучше, лучше... Мы до сей поры без литвяков воевали, твоя милость знает как... И на стенку сами полеземо, хучь зараз...
— Что ж, ваша воля, казаки, готовьтесь к приступу!
Но тут вмешался казацкий атаман Епифанец:
— Здесь стало светло как днём, троицкие пушкари пристрелялись, дозволь отойти отсель и, вдарить с другой стороны?
— Делайте, как знаете, только поспешите, чтоб кончить дело до света.
Оно и правда, бой продолжался уже несколько часов, и небо над лаврой как будто засерело. Раздались звуки команд, казаки стали разбираться по сотням, Епифанец собрал начальников и указал, кому в какую сторону идти. Сотни начали движение. В крепости тоже что-то почуяли, перестали стрелять, на поле битвы установилась настороженная тишина. Лишь вдали, со стороны Служней слободы, по-прежнему слышались неясные, ленивые звуки. Для защитников эта внезапная передышка как подарок судьбы. Много их полегло в ночном бою, особенно воинов-иноков. На стенах образовалось немало пустых участков и, если бы враг направился туда, единственным препятствием ему служили бы тела павших. Иоасаф послал к Долгорукому за помощью. Тот, однако, твёрдо держался своей мысли, что наступление на Пивной двор лишь отвлечение от главного удара. Доказательством служила наступившая там тишина и не утихающая пальба с востока. Перекидывать силы на противоположные стены он не стал. «Передай святому отцу, — сказал он посланцу, — что у него уже закат, пусть усерднее молится о наших душах, здесь предстоит теперь жаркое дело». Узнав об очередном отказе, Иоасаф приказал выводить на стены свой последний резерв и кротко вздохнул: