Нетландия. Куда уходит детство - страница 22
Нам не нужно было даже вращать столы, чтоб вызвать духов. Вместо этого мы играли в театр. По улице шла процессия странных пошатывающихся фигур. Ноги аистов, зубы их волчьи, как у кошек ангорских усы![8] На континенте детства, где мы жили, соседями нам были все эти жизни, от которых не осталось ровным счетом ничего.
Были и другие навсегда пропавшие, преследовавшие меня в бессонные охотничьи ночи. За год до моего рождения мама потеряла ребенка, которого тогда ждала. Я всегда считал его своим союзником и был уверен, что, если бы не он, я б не увидел света дня. Я жил с этим убеждением.
Я представлял его с волосами светлее моих и видел, как он закидывает удочку в воду где-то там. Я думал о нем. Мне, кстати, рассказывали, что целый месяц все считали, что вслед за ним я тоже отказался рождаться. Мама была беременна, и я вдруг исчез со всех датчиков. Никто не мог расслышать стука моего сердца. Не помню, что там было у меня на душе в ту пору, и не могу сказать, куда я уходил. Но потом, узнав об этом, я принял свое отсутствие за сомнение, раздумье, не следует ли пойти и исчезнуть вслед за тем, кто был здесь до меня. За те недели я стал с ним очень близок, мы молчали вместе, а потом меня выбросило наружу, как добровольца.
Что, если теперь, много лет спустя, в своем невероятном путешествии фантазера мне удастся тайком пробраться и к нему?
Снега выпало гораздо больше, чем я ожидал. Если на нем и были следы, их засыпало раньше, чем они успели указать мне путь. Но все же повсюду чувствовалось присутствие ребенка. Я был на индейской территории. Когда я останавливался в заброшенных хижинах и разводил огонь, казалось, что кто-то повторяет за мной и делает то же самое внутри меня. Я чувствовал, что осажден.
Порой, когда переставал падать снег, ребенок приходил и наблюдал за мной через щель в стене шалаша. Я тогда отчетливо видел рядом с собой его глаз, не желая признавать, что это всего лишь ледяная капля, в которой отражается пламя моего костра. Я потихоньку выходил наружу. Никого. Даже снег не примят. Я прислонялся к дереву. Разочарование было сравнимо с тем, какое приносил комочек сахара на языке, в который превращалась сладкая вата, а ведь, когда ее держали так высоко у нас над головами, подобно воздушному шару, мы возлагали на нее такие надежды!
Но ребенок наверняка был где-то здесь. Должно быть, он передвигался по верхним веткам и спускался к хижине по стволам деревьев. Я спешно собрал свои тетрадки.
И бросился за ним.
Недели сменяли друг друга все в той же белизне. Со временем инстинкт охотника во мне притупился. Я сломя голову несся в детство.
– Кто первый до липы, тот выиграл!
Снег сошел. Я смотал пальто в комок и затолкал его в дупло дерева для новых путешественников, которые придут сюда после меня.
Ночи становились прекрасными. Я снова, как ребенок, верил в волшебство загаданного желания и в силу падающих звезд. Верил, что все возможно. Мечтал о том, чтобы найти высокую траву, и воду, и солнце.
Бывали вечера, когда мне доводилось, сидя при луне, задуматься о старике, который как-то утром опустился на стул, чтобы прочесть сонет, подаренный ему старейшим из друзей.
Стоял сентябрь. Конверт скользнул к нему под дверь в день юбилея. В стихотворении говорилось о двух мальчишках, которые вдруг замерли среди игры, под школьными часами. Старик, должно быть, много раз перечитал две заключительные строфы:
Я сам придумал эти строки однажды поздним летом, свернувшись калачиком у себя в постели и покусывая карандаш. Тихо перечитывал каждую строчку вслух на разные лады. Отсчитывал слоги, опуская поочередно пальцы на простыню. Я писал. Дедушка попросил меня об этом, и я послушался. Какая рана предшествовала этой просьбе деда? Тогда я этого еще не знал. Мы оба стояли на краю обрыва. Слова, которые мне приходили в голову, все были о воспоминаниях. Я писал их за него, хотя ни он, ни я тогда еще не догадывались, что именно воспоминаний-то и не хватало деду: память оставляла его.