Нетландия. Куда уходит детство - страница 5

Наверное, сегодня я пишу все это для того, чтобы пройти через языки пламени вместе с ними, только в обратном направлении, чтобы отыскать на той стороне местá, до которых не добрался огонь.

Сначала мир открывался мне через ощущения.

Холод стекла, к которому прижимаешься носом, визг далекой пилы, запах утра, солоноватый вкус деревянной кровати. Я ощущаю, осматриваюсь. Трещины на потолке, дыхание собаки. Прислушиваюсь к голосам за стеной. Комкаю пальцами ткань простыни. За занавеской чья-то тень. Я не дышу, чтобы лучше слышать.

Ребенок – это остров. Он ничего не знает и ничем не владеет. Он лишь догадывается об огромной силе, которая таится под оковами, сжимающими тело. Завтра для него не существует, а прошлое давно исчезло. Ребенок начинается с мгновенья, он – это миг, который застыл во времени и болтается, беспомощный, подобно поплавку среди бескрайнего простора моря, с любопытством озираясь по сторонам.

Он захмелеет от увиденного и пропитается всем, что почувствовал, и лишь после этого начнет воображать. Ребенок обнаружит наконец этот возобновляемый источник энергии: воображение станет той силой, которая растормошит его и сдвинет с места. Он примется бросать в ее поток неодушевленные предметы – все, что попадется под руку: воздушного змея, игрушечный пропеллер, горстку пепла. Он будет фантазировать. Достраивать внутри все, что видит там, снаружи. Он станет совершенствовать свой мир и сочинять истории.

Но сначала у него есть только ощущения. Мир стучится к нему, и ребенок его впускает.

Я помню ночь. Уже несколько секунд, как смолк мотор. Все, мы приехали, понятно. Но открывать глаза пока совсем не хочется. Все замерло. Еще не хлопают ни двери машины, ни крышка багажника.

Я сижу сзади и каждый раз замечаю эту абсолютную тишину, даже если сплю. Наверное, я слышу дыхание, которое доносится с передних сидений, потому что родители наклонились друг к другу. Может, они просто дышат, не двигаясь. А может, целуются. Если идет дождь, их неподвижность длится чуть дольше – можно воспользоваться лишней секундой, чтобы взять разбег. Я сплю. Мне некуда спешить. Для спящих детей дорога – это восхитительная звуковая дорожка.

Я знаю, что родители оглянулись и смотрят на нас. Все звуки прекращаются. Они смотрят долго. Приехали. Они говорят это очень мягко и тихо. На второй раз кто-то из братьев начинает ворочаться. Но я держусь. Если не проколоться, меня, возможно, понесут на руках. Я изо всех сил стараюсь не улыбнуться и чтобы ресницы не дрогнули, но вдруг вспоминаю место, где остановилась наша машина. Мне так и хочется вскочить и броситься бежать. Каникулы. Приехали! Я мог бы прыгнуть прямо в темноту.

Но я держусь. Так хочется, чтобы меня понесли на руках… Так хочется приберечь сюрприз на завтра… Я терпеливо жду.

Когда отец прижмет меня к себе, мы оба станем притворяться, будто не знаем, что я не сплю. Мы оба поежимся, как от холода.

– Приехали…

Я буду чувствовать, что на моем лице остались отпечатки ткани автомобильного сиденья. Мы двинемся по лестнице, пойдем по коридорам и холодным комнатам. Я с закрытыми глазами узнáю звуки закрывающихся дверей, и скрип от отцовских шагов, и запах каменных ступенек – весь этот áтлас ощущений дома, по которому я пробегаю так, будто глаза мои открыты. Постель, куда меня положат, тоже будет мне знакома.

С меня снимают пальто, неловко выворачивая руки. Это тонкое искусство, искусство непостижимое – раздеть уснувшего ребенка.

Постельное белье здесь пахнет дождем и воском. По телу пробегает дрожь, и накрывает волна – мне холодно и радостно. Я зарываюсь в пух подушки, чтобы не заплакать. Гаснет свет.

Но в ту же самую секунду я одновременно нахожусь внизу, под дождем, сижу за рулем другой машины, за воротами, и, кажется, только что заметил, как выключили свет в окне. Все закрыто. Здесь много лет никто не ночевал. Ключа от ворот у меня больше нет.

Я приехал сюда за ребенком, который спит наверху и которым я сам был когда-то. Он лежит в постели и слышит удаляющиеся шаги отца и грохот закрывающейся двери, ведущей на каменную лестницу.