Неудачник из Аграпура - страница 23

— Очень красиво, — произнес карлик с самым серьезным видом. — Потрясающая красота! Только это ведь и ценно, не так ли?

— Ты понимаешь толк в жизни и ее удовольствиях, — одобрительно улыбнулась Бронвэг.

Она, впрочем, все время оглядывалась на дворец и явно беспокоилась. Конан понял это сразу.

— Мы не будем тебя больше задерживать, прекраснейшая, — сказал он. — Желаю тебе счастья с новым Фениксом, Бронвэг.

Он поцеловал ее в лоб, и она поспешно убежала. Все ее помыслы действительно были заняты золотым яйцом. И, будь Тульпис женщиной, которой вернули возлюбленного, он поступил бы точно так же.

Приятели очутились на улице. Сад сразу утратил всю свою прелесть и вновь глядел из-за ограды жутким монстром, клубком агрессивных ветвей.

И хотя Аграпур был прекрасен, все же обоим, и Конану, и Тульпису, казалось, будто краски вокруг как-то потускнели: реальный мир был куда менее ярким и уж совершенно точно куда менее волшебным.

— Я влюблен, — произнес Тульпис, глядя вдаль. — Увиденное потрясло меня. Отныне я предаю проклятию самую идею наживы. Я поклоняюсь только красоте… Покажи-ка мне те чудесные камни, которыми наделила нас Бронвэг! Я хочу напитать мое зрение их красотой.

Конан бросил взгляд на корзинку, прикусил губу и протянул ее своему спутнику. Тот сунулся посмотреть — и тотчас шарахнулся в сторону.

— А где самоцветы? — завопил карлик.

В корзине лежала гора гнилых фруктов. Никаких драгоценных камней там не было.

— Вор! — заорал Тульпис на Конана и затопал ногами. Он в ярости подпрыгивал на месте. — Ты украл все самоцветы! Немедленно снимай куртку и показывай, где ты их спрятал! Я знаю — ты сделал это, пока я, погруженный в мечты о наге, перебирался через ограду. Ты — ловкий воришка, Конан, и я доберусь до тебя! Не думай, что, раз ты такой верзила, я не найду на тебя управы! Нет уж, мой господин, сидеть тебе в тюрьме за кражи и убийство!

— Кажется, ты только что откровенничал, что отныне предаешь проклятию любую наживу и все презренные думы об обогащении, — напомнил Конан. — И вот, стоило тебе увидеть, что рубины с изумрудами исчезли, как ты впадаешь в бешенство. Где логика, Тульпис? Где справедливость? Разве можно тебе верить? Пожалуй, стоит рассказать малютке наге об этом.

— Она и сама непостоянна, змея, — сказал Тульпис. И накинулся на Конана с кулаками: — Где ты их прячешь? Отвечай!

Конан вздохнул. Он только теперь понял, что драгоценных камней не существует, — во всяком случае, их не существует по эту сторону ограды. И вся надежда заработать в Аграпуре обернулась прахом… как это случалось с киммерийцем уже не раз.

— Я не брал наших камней, — сказал Конан. — Смотри.

Он вынул из корзины гнилое яблоко и бросил его через ограду. И едва негодный плод пересек невидимую линию, отделяющую Проклятый сад от улиц Аграпура, как в воздухе сверкнул самоцвет. А затем сгинул — навсегда.

Тульпис повесил голову.

— Теперь понятно, почему Бронвэг не выходит в город, — пробормотал он. — Неизвестно еще, какой она предстала бы нам, будь она здесь, а не там…

— Неизвестно, кстати, какими она видит нас с тобой, когда мы забираемся туда, — заметил Конан.

Карлик схватился за голову.

— Везде иллюзии! Идем, Конан, выпьем. Я угощаю. Все равно ты меня почти разорил… И вообще, в Аграпуре мне делать больше нечего.

— Я так не думаю, — остановил его Конан. — Сейчас большой спрос на комнаты, ведь многие остались на улице. Бери плату чуть пониже, чем остальные, и от клиентов у тебя отбоя не будет. К тому же ты обещал маленькой наге свидание. Может быть, она и была иллюзией, но очень уж красивой…

Карлик повздыхал немного, а затем, свесив голову, поплелся обратно — к харчевне.

Отчаявшись найти зеркало, Саламар налил в чашу воды, подождал, пока поверхность ее станет гладкой и наклонился, рассматривая свое лицо. Сперва ему показалось, что никаких перемен в его внешности не произошло, но затем он тихо ахнул: нет, одна перемена, и притом весьма существенная, случилась.

Все его лицо было покрыто мелкими кхитайскими письменами, в точности повторяющими надпись, сделанную на костяной палочке — магическом предмете, который служит для перемены участи смертного человека.