Неумирающие корни - страница 6

— Знаю. Это у Ивана Сухарева, — подсказала Дарья.

— Меньше бы знала — лучше бы было, — ворохнул на нее глазами шофер. — Через ваше племя и страдают хорошие люди, как этот молодой слесарь. Самостоятельный человек. Конечно, к прокурору нехитро спровадить. Григорий Акимович тоже под трактор не гнушался, но про шестеренки у него свое рассуждение было: они, мол, сами по себе крутиться не станут. Бывало, в степь приезжал на своем газике. Знаете, такая увертливая машина под брезентом, ее за проходимость козлом называли?.. Правда, козел — по нашим дорогам. Григорий Акимович сам сидел за рулем, ездить любил быстро, чтобы сзади пыль крутилась. Я тогда был трактористом. Жили мы не в колесном фургончике, как теперь, а в кирпичном доме, посреди сада. Весной, когда яблони зацветут, дух занимает. К тракторам ездили на машине. Это все он устроил. Взойдет к нам в дом и с порога грозит, что приехал ругаться. Собой был небольшой, пониже меня, а видный. В академии учился. Сладких речей не терпел. «Выкладывайте, — говорит, — все без остатка, а я с вами буду биться». И начиналось сражение. Наши ребята всыплют ему и за механика, и за табак, и за части. Под конец сделается весь красный. Ну, да и он был такой, что без батька отобьется. В обороне не оставался — всей бригаде вывернет душу, как овчинку. На другой день и механик едет с частями, и газеты везут, и у трактористов нос в табаке. При таборе баня имелась. По соседству в эмтээс трактористы с утра до ночи елозят по земле кругом машин, замызганные, наподобие меня, как черти, а у нас патефон играет и выкупанные ребята заступают на смену. Перед весной мы в поле, как на праздник, снаряжались… Да, не скоро еще наши Григория Акимовича забудут. И шестеренки бы крутились, и все другое было бы, если бы он по своей неосторожности не угодил к немцам.

— Нет, они его раненого взяли, — вступился парень в синей рубахе. Голос его звучал глухо. До этого он не проронил ни слова. Даже в темноте была видна залившая его лицо бледность. — Партизаны схоронились в лесу, в ерике, а немцы выпустили на них овчарок. Он был командиром отряда. Пуля ударила ему в спину, и тут они его схватили.

— Разорвали? — испуганно качнулся заготовитель.

— Ут-топили в п-проруби, — заикаясь ответил парень, и сдавленный звук застрял у него в горле.

— Вместе с моим мужем, в воскресенье, — тихо заговорила Степанида. — Из леса их поволокли в станицу и замкнули в новом клубе, там, где была касса. В этой комнате кассир зимой и летом в шубе спасался. А их бросили на цементовый пол раздевши. Били. Когда меня к глазку допустили, где раньше билеты продавали, у Родиона все лицо было черное. Григорий Акимович не поднялся. Родион велел привести ему Нюру. С вечера я выкупала ее и сготовила харчи на передачу. В воскресенье встала рано, заря только занималась. За буграми гукали пушки — наши подходили. Да не успели. Вышла я на крыльцо и вижу: на Дону люди копошатся, прорубь темнеет. Захолонуло у меня сердце, как недоброе подсказало. Но я успокоила себя, что это рыбаки из-под лёда рыбу ловят. Разбудила Нюру, и пошли мы с нею к клубу. А навстречу нам от Дона Степка Царек вывернулся, полицейский. Вижу, на нем валенки Родиона обуты, я их сразу узнала. Знаете, такие лохматые, простые, их у нас чесанками называют…

И она положила руку на голову дочки, придремавшей, припав к матери, под рассказ об отцовской смерти. Раздвигая туман, всплывала красная луна над лесом. Как раскаленный, запылал каток под тросом, который, натягиваясь струной от берега к берегу, проходил через суденышко с людьми, ехавшими на нем в станицу.

— Па-аром! Па-аром! — неслось из станицы.

— Мой черед, — встрепенулся Степан Кузьмич.

— Я пойду, — опередил его парень в синей рубахе. И, сорвавшись с места, он быстрыми шагами бросился по палубе к тросу.

— В Григория Акимовича пошел. Вылитый… — вздохнула Степанида, кутая дочку полой теплой кофты.

Тень парома скользила по воде, сбросившей с себя одежды тумана. К ночи острее запахло сеном. Всходившая луна бросала зыбкий свет на тихую палубу.

— Да, мы не успели, хотя и быстро наступали от Волги, — сказал Степан Кузьмич и потянулся рукой к карману.