Невероятная история - страница 4

Это не были руки женщины. Она не использовала их, как другие женщины, чтобы добавить несколько штрихов к своему обаянию. Когда ее руки не были чем-либо заняты, они спокойно лежали на коленях или на краю стола, в полном бездействии, подобно мирно отдыхающим животным. Необычно было то, что в отличие от всех невест мира, она, похоже, не уделяла никакого внимания крупному бриллианту, тысячью огней сверкавшему на ее пальце. Когда она поднимала руку, я видел, как перстень прокручивается на пальце, поворачиваясь камнем внутрь ладони.

Она, кажется, не замечала этого, оставляя его в таком положении. Один раз она схватила миндаль и разбила скорлупу таким ловким и быстрым движением, что я не успел рассмотреть, как она это сделала. После этого она выглядела несколько сконфуженной.

Я сидел подле нее и ничем более не занимался, пребывая в каком-то трансе. На другом конце стола располагалась мать Хантера, высокая и элегантная женщина, обаянию которой несколько мешала чопорность, свойственная президентам женских комитетов. Несмотря на свою сильную рассеянность, я все же уловил, что она, как и другие приглашенные, держится скованно и напряженно, и было похоже, что происходящее происходит против ее воли. Все это ощущалось очень смутно, и возможно, я только вообразил себе…

Рядом с Хантером, как раз напротив меня, сидела молоденькая девушка. Прелестная девушка с облаком золотистых волос и патрицианским видом. Все в ее манерах указывало на то, что она из семьи, принадлежащей высшему свету Филадельфии. Красивый и смелый ребенок, простодушно нахальный, надменный из-за своей неопытности, самоуверенный по причине красоты и положения. Я смотрел на нее сквозь дымку, и если правильно запомнил, с некоторым сожалением, как смотрит человек на волшебный мир из своей реальности. В каком-то смысле я был одновременно печален и признателен этому ребенку. Вскоре я догадался, что между ней и брюнеткой, сидящей возле меня, установилась непримиримая и ожесточенная вражда. Их неприязненные взгляды встречались над столом. Я осторожно восхищался высокомерием молодой девушки. Моя темноволосая соседка не обнаруживала ни надменности, ни горячности. Неожиданно девушка начала неудержимо и мучительно краснеть. Она опустила свои голубые глаза, словно они нечаянно подглядели нечто постыдное. Несколько мгновений она боролась со своим замешательством, от которого у нее даже выступили слезы. Сумев овладеть собой, она перенесла внимание на Хантера, но в ее пылкой живости угадывалась некоторая принужденность.

Затем я понял, что моя соседка взревновала, жестоко взревновала Хантера к светловолосой девушке. Никакой причины тому она не имела. Лицо моего друга не выражало ничего кроме отрешенного и угрюмого поклонения своей невесте. Но от этой женщины исходил такой поток ненависти, что в его поклонении угадывалось и обожание и страх. Я наблюдал за этой сценой краем глаза…

И тут что-то ударило меня по лодыжке, словно какое-то животное, проникшее под платье соседки, желая выскочить, задело меня. Через мгновение повторилось то же самое, но уже с такой силой, что я вздрогнул и глянул под стол. Глаза миссис Хантер, должно быть, не оставляли нас в течение всего обеда, потому что она заметила мое движение и спросила:

— Что с вами, доктор?

С дурацким видом я ответил, что мне показалось, будто Чики прыгнул на мою ногу. Миссис Хантер попросила одного из слуг пойти посмотреть, не сбежал ли Чики с веранды. Вскоре человек вернулся и сообщил, что лемур спит в своей корзине. Все засмеялись. Вместе с остальными и невеста Хантера. Но когда беседа перешла на другие темы, она повернула голову так же быстро, как зверь, и метнула в меня взгляд, полный такой ярости, что я похолодел. Но ее лицо мгновенно обрело прежнюю безмятежность, и я мог бы решить, что все это выдумал, если бы она не отодвинула немного свой стул и не держалась оставшуюся часть обеда на некотором удалении от меня.

В конце стола миссис Хантер сохраняла уверенное лицо безукоризненной хозяйки, но в ее глазах застыло тоскливое недоумение.

Я бы никогда не поверил, что способен испытать такую неодолимую страсть к девушке, с которой несколькими часами ранее не был даже знаком. Я ничего не знал о ней. Я не чувствовал к ней ни симпатии, ни уважения. Действительно, инстинкт подсказывал, что если бы мне удалось освободиться от чар этой женщины, я бы нашел ее отталкивающей и омерзительной. И тем не менее, я испытывал к ней сумасшедшую нежность и желание, еще более безумное. Она занимала меня настолько полно, что уже не оставалось места для стыда по поводу того, что я не борюсь со страстью к невесте своего друга.