Невеста для демона страсти - страница 30
— А все, нет у них больше работы, они не справились, — усмехается мой собеседник. — Герцогиня сбежала сегодня с конюхом. Бедный герцог, так жаль, так жаль. Что люди скажут?.. Видно, совсем оказался негоден в постели…
— В постели? — хмыкаю в ответ я, вспоминая наш вчерашний вечер на постоялом дворе. — Ну да, что было, то было — только по головке погладить и сумел, как до постели дело дошло…
И тут я осознаю, что он сказал. И холодею.
— Да вы что?! Что значит, сбежала? Да вы понимаете?.. Да я же…
— Тихо, Роззи, тихо, что ты? — он обнимает меня так стремительно, что я просто не успеваю отстраниться. Одна рука ложится мне на поясницу, другая прижимает голову к его плечу. — Что тебе за печаль до той герцогини? Ты — не она. Ее вообще не существует. Она — миф, фантом, легенда, которую мы дарим с тобой дорогому герцогу.
— Неправда, она — я, — пытаюсь вырваться, пытаюсь спорить. — Вернее, я и есть герцогиня, меня огласили так в церкви, я жена герцога, вашими же стараниями, вашей ложью, но я стала женой герцога…
— Нет, Роззи, нет, — чуть качает он головой, не выпуская меня. — Все не так. Женой герцога стала некая Роуз Элизабет Ривербел.
— Но это я — Роуз Элизабет Ривербел! — твержу с отчаяньем.
— Ты-ы? Вот это сборище имен? — в его голосе вновь ирония. — Забудь, маленькая. Они отныне отдельно, ты — отдельно. Я уже забрал тебя из этой нелепой реальности, где все кичатся статусами и благородством, а сами торгуют своими дочерями, словно тюками сена. Ты больше не дочь графа и не жена герцога, не дворянка, не крестьянка, не горожанка.
— Но кто я тогда?
— Ты Роуз. Роза. Моя прекрасная белая роза. Моя подруга, моя сообщница, моя женщина. Моя.
— Но я не хочу!
— Чего, Роззи?
— Быть чьей-то сообщницей. Женщиной без имени, без положения, без репутации. Изгнанницей, преступницей… Я выходила замуж — просто замуж, чтобы быть верной женой своему мужу, матерью его детей…
— Ага, ага, ага. Только ты не выходила — тебя выдавали. Отдавали, и мнения твоего об этом браке не спрашивали. Тебя отдал мне из рук в руки твой отец — и по законам этого мира он имел полное право распорядиться твоей судьбой подобным образом. А значит, я вправе владеть тобой. И вправе решать, какой будет твоя судьба отныне, — спокойно сообщил мне тот, кто не был тут конюхом так же, как и не был мне мужем. Или все-таки был? Ведь отец отдал меня именно ему. — Разве это я придумал, что женщина не выбирает себе судьбу в этом мире? Это всегда делает за нее мужчина — отец, брат, муж, любовник. Вот я и выбрал, Роуз, — ты будешь счастлива. Свободна от всех их глупостей и ограничений…
— Свободна? Не имея ничего? — я, наконец, вырвалась из его объятий. Или он отпустил?
— А раньше ты имела все? — невозмутимо поинтересовался тот, кто сегодня изображал конюха. И — дабы не выходить из образа, видимо — начал спокойно и деловито отвязывать коня. — Да даже платья, которые ты носила, принадлежали твоему отцу, и он был волен снять их с тебя в любой момент, — сообщил он мне, не отвлекаясь от своего занятия.
— Раньше у меня было мое доброе имя, — раздраженно бросила ему в спину. Да что ж он все выворачивает!
— Но отец сменил его тебе, как только ему приспичило. Не слишком интересуясь, на что, — лишь легкое пожатие плеч и, взявшись за недоуздок, он тянет коня в денник, а мне приходится отходить, потому что разворачивающийся в проходе огромный конь — это аргумент. — Так зачем тебе цепляться за имена, которые тебе давали и дают другие?
— Но за что мне еще цепляться? За что? — я чувствую почти что отчаянье. Как бы он не играл словами, он был прав в одном: у меня никогда не было ничего своего, начиная от вещей и заканчивая правом на собственное мнение. И сейчас — больше, чем когда бы то ни было.
— За кого, — задвинув за конем дверь, он закрывает защелку. — За меня, — оборачивается и глядит мне в глаза, не скрывая веселья. — Я сегодня настолько красив, что грех и не подержаться. Так как насчет сеновала, Роз-зи? Ты ведь, собственно, за этим пришла?
— Я пришла за своей подвеской. И за объяснениями вашему поведению… Не подходите! — его улыбка стала откровенно хищной, и потому пугала.