Невидимое зло - страница 59
Никаких подробностей Дорис не знает. Конечно, ее сына назовут преступником, но я его хорошо знала. Как говорит Дорис, он был хорошим мальчиком.
Я велела Финнису взять машину и отвезти Дорис вечером в Порт-Элизабет.
30 июля
Что за день! Я пошла на похороны. Я подумала, а почему — нет? Мы с Дорис вместе уже восемнадцать лет, и Тандо родился вскоре после того, как она появилась в нашем доме. Кто, черт возьми, может запретить мне поддержать ее из-за цвета моей или ее кожи! Зан тоже хотела поехать, но раз дома не будет ни Дорис, ни меня, мне будет спокойнее, если она останется с Кэролайн. Я вылетела первым рейсом в Порт-Элизабет и взяла такси. Похороны проходили на футбольном стадионе на окраине городка Эйтенхаге — центра автомобильной промышленности в нескольких милях от Порт-Элизабет.
Город оцепил полицейский кордон: молодые люди в камуфляжной форме, размахивавшие оружием. Некоторые сидели на «хиппо»[25] — так они в шутку называют свои пугающего вида бронетранспортеры.
Пришлось их уговаривать, чтобы они пропустили меня — они никак не могли взять в толк, как белая женщина, причем американка, может оказаться другом одной из жертв. Я умоляла и настаивала, пока сержант наконец не сдался. Он пожал плечами, недвусмысленно показывая, что я наверняка сумасшедшая и потому заслуживаю того, на что сама напрашиваюсь.
Прохождение через полицейский кордон было похоже на пересечение границы с другим государством, в котором черные правят черными. Какой-то распорядитель направил меня в сектор, где я должна была сидеть. На стадионе собралось тысяч сорок народу. Он яростно бурлил, представляя собой причудливую смесь страстей, жары и ярких красок. Повсюду были красочные баннеры профсоюзов, черно-желтые цвета ОДФ[26] и черно-зелено-желтые — АНК. Я даже заметила мелькнувший красный флаг Коммунистической партии с серпом и молотом. На платформе с трибуной сидели ораторы, а рядом с ней были расставлены стулья для родственников. Я отыскала среди них грузную фигуру Дорис, но она не могла меня видеть. Моя идея быть рядом и поддержать ее была явно невыполнимой.
Перед ораторами стояли три гроба из темного дерева и один — из светлого. В одном из темных гробов лежало тело Тандо, а в светлом — наверное, совсем малыша.
Я спросила женщину, сидевшую рядом, как это случилось. Она сказала, что их убили полицейские.
— А разве это случилось не поздней ночью?
— Они всегда так поступают, — объяснила она. — Когда их никто не видит. Им не нужна морока с арестами, адвокатами и судами. Они просто убивают. — Она поднесла два пальца к виску, изображая пистолет.
— Но почему именно их?
— Полицейским никогда не нравился Джошуа. Они считали его смутьяном. Люди говорят, что он знал, что его убьют. Но он был храбрым парнишкой.
— А Тандо? Он тоже считался смутьяном?
— Нет, — поразмыслив, ответила женщина, — но он тоже был храбрым. А маленький брат Джошуа вообще был слишком мал, чтобы кому-то мешать.
Я подумала о Тандо, застенчивом и доверчивом юноше, который унаследовал от матери душевную щедрость. Мы с Нелсом предлагали оплатить его обучение в старших классах, а потом в университете, но он отказался, сказал, что хочет работать на автомобильном заводе, где прилично платят. Я уверена, что он не был смутьяном, и насчет его храбрости сомневаюсь. Думаю, он просто оказался не в том месте и не в то время. Я подумала о Дорис и о том, что она думает по поводу таких торжественных похорон. Легче ли ей от того, что ее скорбь разделяют так много людей, или ей было бы лучше остаться одной у могилы сына? Я не знаю. Сама мысль о том, что на его месте мог оказаться Тодд, повергает меня в такой шок, что я просто не могу представить себя на ее месте.
А маленький мальчик в светлом гробу? Он-то кому и чем угрожал?
Похороны длились несколько часов, но время пролетело очень быстро. Сама панихида оказалась короткой, но было много речей, лозунгов, молитв. Молодые люди исполнили ритуальный танец «той-той», ставший символом протеста, и было пение. Чудесное пение. Все присутствующие запели песню «Славься, копье нации», восхвалявшую «Умконто ве Сизве» — подпольные боевые отряды повстанцев АНК под названием «Копье нации», вселявшие неописуемый ужас в сердца белых южноафриканцев. Но в тот момент мое сердце тоже пело со всеми.