Невинные рассказы - страница 10
– То есть как это истинное просвещение… грамотность, хотите высказать?
– О нет, упаси боже! грамотность-то именно и распространяет у насябедников…
– Гм… да! я понимаю вас! вы хотите сказать, что если бы не былограмотных, то некому было бы просьбы писать? Так, кажется?
– Точно так, ваше превосходительство!
– А что вы думаете: ведь в этом много правды! несомненно, что тогдаадминистративная машина упростилась бы чрезвычайно… ну, и сокращениепереписки… Однако мне весьма бы любопытно знать, что вы разумеете под" истинным просвещением"?
Генерал задумывается; он хочет выразиться как-нибудь аллегорически, упомянуть про невинность души, про доверчивость, про веселое и безгорестноевыражение физиономии и другие несомненные признаки "истинного просвещения",но так как в ораторском искусстве он никогда не имел случая упражняться(потому что и вообще в России искусство это находится в младенчестве), товесьма естественно, что мысли его путаются и в голове его поднимается такойсумбур, для приведения которого в порядок необходимо было бы учредить целоевременное отделение с тремя столами, из коих один заведовал бы невинностьюдуши, другой – доверчивостью и т. д. Дарья Михайловна замечает это и спешитвыручить супруга своего из беды.
– Ah, messieurs, vous aurez encore tout le temps de causer affaire! – замечает она, очаровательно улыбаясь.
– Это правда. Мы, ваше превосходительство, были очень неучтивы передДарьей Михайловной! – говорит Максим Федорыч и потом снова прибавляет, указывая на поезд: – Mais regardez, comme c'est joli!
Однако виднеется уже и цель поездки: одноэтажный серенький домик, вкотором устроено все нужное для принятия гостей. Неподалеку от домагенеральскую тройку обгоняют сани, в которых сидят Загржембович, Семионовичи Разбитной, то есть сок крутогорской молодежи. Разбитной восседает наоблучке, и в то время, как тройка равняется с санями Дарьи Михайловны, онстарается держать себя как можно лише и вместе с тем усиливается смотретьпо сторонам и разговаривает с своими спутниками, чтоб показать, что онлихой и все ему нипочем.
В небольшой зале уже накрыт стол и батальонная музыка играет весьмаусердно. Хотя это дело обыкновенное и всем давно известно, что батальонвместе с кузницей и швальной непременно обладает и полным бальным оркестроммузыки, но Максим Федорыч считает долгом прямо изумиться.
– Да у вас тут целый оркестр! – говорит он Дарье Михайловне, – mais…c'est tres joli!
За обедом начинается тот же милый, летучий разговор, которогообразчики приведены в предыдущей главе, с тою разницею, что теперь оннепринужденнее и вследствие этого еще милее. Дарья Михайловна ни на шаг неотпускает от себя дорогого гостя. За общим шумом и говором между нимизаводится интимная беседа, в которой Дарья Михайловна открывает МаксимуФедорычу все тайные сокровища своего ума и сердца. Беседа, разумеется, ведется на том милом французском диалекте, о котором наши провинциальныебарыни так справедливо выражаются "этот душка французский язык".
– Если кто хочет найти доступ к сердцу женщины, тот должен постучатьсяв двери ее воображения, – утверждает Максим Федорыч.
– Вы думаете?
– Я совершенно в этом уверен… Кто произносит при мне слово" воображение", тот вместе с тем произносит и слово «женщина», и наоборот…
– А я думаю, что на бедных женщин клевещут, говоря, что у нихвоображение развито на счет сердца… возьмите, например, чувство матери!
– О, чувство матери – это так! – c'est sublime, il n'y a rien a dire!но я не об нем и говорю… Мы возьмем женщину, свободную от всяких такогорода отношений, женщину, созданную, так сказать для того, чтоб тольколюбить… madame Beausent, например?
– Но я вам могу указать против этого на Марту, на Лукрецию Флориани…
– И все-таки я утверждаю, что все эти героини именно потому иоказались слабы сердцем, что в них слишком развито было воображение.
Дарья Михайловна задумывается.
– Нет, вы не знаете женщин! – говорит она положительно.
– Oh, mais je vous demande pardon, madame!.
– Нет, потому что вы отнимаете у женщины ее лучшее сокровище – сердце!.. А впрочем, я и забыла, что вы мужчина…