Невозмутимые родители живут дольше. Как не сойти с ума, воспитывая подростка - страница 13

– Итак, ты не желаешь иметь общего с культурой, в которой выросла. И с культурой твоих родителей тоже. Тебя привлекает африканская культура, хотя ты никогда не бывала в Африке. В этой связи логично было бы вообще отказаться от штанов и таким образом навсегда распрощаться с мейнстримом. Но твой бунт ограничивается штанами. Так что, пока ты остаешься в штанах, ты остаешься в рамках нашей культуры.

– Конечно, я остаюсь в штанах, – согласилась дочь.

…И добавила, вздернув свои густые брови:

– До тех пор, пока не вывалюсь в одну из дырок.

– Ну тогда все в порядке, детка, – пробормотал я и окончательно вернулся в наши дни.

В отличие от Германии, на моей родине летние каникулы повсеместно заканчивались в один день. 31 августа официально считалось последним днем лета, а 1 сентября, известное также как День знаний, – первым учебным днем. Миллионы школьников отрывались от сладких грез и вылезали из теплых постелей, их одевали в чудовищную сизую униформу и отправляли в обитель знаний. При этом большинство из них за три летних месяца напрочь отвыкали от ученических пыток. Школьники только было почувствовали себя полноценными взрослыми людьми – ночами жгли костры, днем до упаду играли в настольный теннис или ходили удить рыбу… И вот у них снова отнимают свободу и возвращают их на школьную скамью.

Первый учебный день всякий раз был для меня как некий судный день, как последнее назидание, как тихая трагедия жизни, свидетельствовавшая о нашем безнадежном положении – все когда-нибудь проходит, и даже самые прекрасные каникулы. Я хорошо помню, как проснулся 1 сентября 1985 года и до меня не сразу дошло: сегодня день знаний, а в школу мне больше не надо. Хорошее настроение обеспечено на всю неделю. Обычно учебный год начинался с контрольных работ и диктантов. Учителя хотели проверить, остались ли у нас в памяти после лета хоть какие-то знания или же все выветрилось. К концу первой недели становилось окончательно ясно, что мы ничего не знаем, и обучение начиналось по новой.

А почему, собственно, 1 сентября провозгласили Днем знаний? В школе каждый день это день знаний. Советский Союз был страной многочисленных праздников, там практически через день находился повод попраздновать, но все эти поводы казались правительству недостаточно весомыми для отмены занятий в школах. Мы должны были учиться даже в международный женский день и в день Советской армии. Занятия отменяли, только если умирал кто-то из политбюро. Нас собирали в актовом зале на траурные митинги, и через двадцать минут можно было уходить домой.

Эти смерти были в стране чуть ли не единственным поводом для освобождения от учебы. В восьмидесятые годы, когда генеральные секретари уходили из жизни один за другим через короткие промежутки времени, школьные выходные, если их сложить вместе, потянули бы в общей сложности на дополнительные зимние каникулы. Но для этого нужно было, чтобы как минимум три генеральных секретаря приказали долго жить. Нас никогда не освободили бы от уроков, будь они живы-здоровы.

Моя португальская переводчица рассказывала, что в 1974 году, во время революции в Португалии, дети получили пять месяцев летних каникул. Уже благодаря одному этому революция имела смысл, считала она. В Греции из-за забастовки учителей в течение года образовались дополнительные зимние каникулы, хоть и не по всей стране. В некоторых регионах государство за небольшие деньги вербовало штрейкбрехеров в среде пенсионеров. В Японии во время последнего крупного землетрясения и цунами, повлекшего за собой аварии на нескольких атомных реакторах, детей не освободили от школы ни на один день. В Японии вообще очень амбициозные учебные планы. Мне кажется, что будь хоть вся Япония на краю гибели, и то школьники, даже уже сидя по горло в воде, продолжат учиться.

Русские лишь один раз проявили радикализм в вопросе освобождения от уроков, и это было сразу после Октябрьской революции. Тогда большевики объявили огромную часть знаний устаревшими и империалистическими. Они сомневались даже во многих химических и физических законах природы и упразднили правописание. Каждый мог писать как заблагорассудится, и каждый, кто обладал хоть толикой практических знаний, был обязан делиться ими с другими в ходе занятий или специально организованных обменов знаниями. После революции русские нацелились на новый мир. У них не было четкого представления, каким он должен быть, но они точно знали, каким он быть не должен. Они знали, что ничего не знают.