Незабудки - страница 31

Этот случай тоже факт. Он даже описан в местной печати. Заметка называлась то ли «Тяжелый случай», то ли «Схватка с хищником», в общем в таком духе, что вот, мол, чего бывает и как все славно в итоге кончается. Однако все это не славно. Нехорошо. Я с того случая не собираю малину по Алгинской дороге. Набредешь еще на косточки медвежонка, а они так на человечьи похожи…

И появилось у меня соображение: найти какой-нибудь дальний и укромный малинник, как у Иван Петровича Томилина или у Студенова Александр Сергеича. Можно даже их малинники обнаружить, если нашел — не прогонят. Да что я говорю-то! Александр Сергеич мне сам рассказал, где у него одно хор-рошее место. Сами Студеновы туда не ходят уже, далековато для стариков. Так что он мне это место все равно что дарил:

— Вот, Володь, прям, как в гору пошла дорога, вот прям по ней и чеши до старого сосняка. Дальше она к Богданову колодцу уйдет, а ты посредине посадки бери круто вправо. Пересекешь этот сосняк, а за ним чернолесьем иди на просвет. Просвет этот — вырубка, а на вырубке — там тебе и малина…

Просто, но на практике у меня все сложнее вышло. Во-первых, сапоги я одел — тяжеленные кирзовые сапожищи. Дело было как раз после дождя с градом и в лесу так мокро, что без сапог не шагнешь. Во-вторых, дорога к Богданову колодцу на горе еще растрои́лась. Александр Сергеич про это забыл, для него там одна дорога, по которой всю жизнь ходил. А для меня три! Ну а в-третьих, опять сапоги. Повели они меня не по наезженной голой дороге, на которой при каждом шаге к сапогу еще одна подошва пристает, а по заросшей, травчатой. А по ней сосняки стали попадаться то слева, то справа, то в стороне — и старые, и молодые. Тот, что первый, он никак не подходит — за ним чернолесья с просветом нет. В общем походил, походил, но нашел! И даже запомнил, как идти, но рассказать не берусь, это не в городе, лес каждый по-своему видит.

На вырубку я вышел с совершенно отмотанными ногами, но и про ноги сразу забыл, как увидел голубоватые кусты и как рябят они в глазах от красных точек. И ни-ко-го. «Вот, — думаю, — мой малинник». Кусты эти лепятся вокруг пней и корявых самосевных дубков и осин. Иногда даже смешно: видишь резную дубовую листву и среди этой листвы — ягоды. На тебе — малина на дубе! Ягода зрелая, тронешь кисть — две, три в ладони, одна на землю ушмыгнула для какой-то еще земной твари. А не жалко, после града ее много на земле лежит, но еще больше красуется и светится меж мохнатых голубых листьев. Видно, град здесь несильно прошел. Ягоды то мелкие, суховатые, а то прямо со сливу, от таких в ладони прохлада и заметная тяжесть. У меня не ведро, а скромная кошелка на полведерник и наполняется она легко, и я уже балуюсь, перехожу от куста к кусту, мол, там вон покрупнее, пробую и вообще выбираю. А трава между прочим вокруг кустов примята. Однако я над этим удобством не задумался как-то. Медведи или еще кто мне и в голову не приходили. Ну обмята вокруг кустов трава, значит, так и надо, значит… Да вообще я об этом совершенно не думал. Еще и день был какой-то прямо жемчужный: облака тонкие, лес парит слегка, вырубка высоко и хребет Ямантау тоже голубоватый или сизый даже мерцает в слабосильных лучах. Тихо. Ни одного современного звука… И как он в этой тишине так бесшумно явился, прямо черт его знает? Я аж вздохнул в два дыхания! Ну, не медведь, нет. Человек! Человек на лошади. В лесниковой фуражке без кокарды. Вместо кокарды репей какой-то сбоку. Лошадь тянет его в сторону, но он ее держит и смотрит на меня худым своим профилем зло, вот как петухи, бывает, смотрят. Им, петухам, все равно ведь: что ты и зачем. Раз появился на горизонте — значит враг.

Вот и этот именно так смотрит, но только я его узнаю. Это лесник наш. Лесничим был, но его за пьянку поперли в лесники. Фамилия у него чудная — Маякин. Словом, знаю я его и, успокоившись, говорю:

— Здорово! Работаешь?

— Здорово, — говорит он сиплым полушепотом. Но не так, как здороваются, а как бы он вертит в руках слово: мол, что это еще за штуковина такая — «здорово?». Он с трудом держит лошадь, чтобы стоять ко мне боком (лошадь, видно, не любит его), чтобы не заметил я отсутствия кокарды.