Незабываемая ночь - страница 13

— Как — ради них? — удивилась я.

Володя усмехнулся.

— Никому в голову не пришло бы искать большевиков в квартире генеральши Сольской. Кто мог тогда подумать, что ее внук, одетый у дорогого портного… Ты слышала фамилию Ленин? — перебил он сам себя.

— Ленин? Каждый день слышу! Если бы Керенский арестовал его, когда он говорил с балкона Кшесинской, никакого безобразия бы не было! — выпалила я фразу, которую постоянно повторял в гостиной за сигарой доктор.

Брови Володи снова гневно дрогнули, но он сдержался.

— Попугай ты, Иринка. Глупый маленький попугай. Это же вечная песня в этом доме. А ты повторяешь эту чепуху, ничего не понимая.

Я обиженно молчала.

— Ленин — огромный человек, — заговорил Володя, и глаза его горячо заблестели. — Это великий, талантливый вождь! Слушай, Иринка, — Володя порывисто схватил меня за руку, — вот вслушайся хорошенько в то, что я скажу, подумай и ответь мне. Только вдумайся по-настоящему, представь себе ясно-ясно и тогда скажи. Так вот, чего тебе больше хочется: жить всю жизнь вот такой куклой Ирэн, ни о чем не думать, ничего не делать и чтобы для тебя сотни тысяч таких же детей, как ты, голодали, работали с утра до ночи и не умели улыбаться? Или ходить в одну и ту же школу с этими детьми? Чтобы вместе с ними учиться и потом вместе работать? Работать, Иринка!

— Ты смешные вещи говоришь, Володя! Как будто какие-то дети работают для меня и из-за меня не умеют улыбаться! Это же глупо!

— Да, это глупо, но это так, Ирина. Не столько глупо, сколько преступно. Не для тебя одной, конечно, а для небольшой кучки таких вот праздных кукол, как ты. Вам — таким вот Иринам Тарабановым — все, а им — ничего! А Ленин говорит: все люди имеют одинаковое право на человеческую жизнь, на счастье. Ленин говорит: пусть все принадлежит тем, кто это «все» делает своими, а не чужими руками. Поняла?

И терпеливо Володя рассказал мне то, что нынешние ребята знают с первого класса школы: и как тяжело жилось рабочему люду и крестьянам при царе, и что война нужна богачам, потому что они от нее еще больше богатеют, и какая разруха и голод начались из-за войны в стране, и как солдаты вконец замучены в окопах.

Объяснил мне Володя и то, что революционеры вовсе не разбойники, а люди, которые собственной жизнью жертвуют, чтобы отвоевать человеческую жизнь для всех.

Рассказал он мне и о Красной Гвардии, и об Андрее, и о своем «десятке».

— Какие хорошие ребята подобрались у Андрея, знала бы ты! — воскликнул он.

Я затаила дыхание, я боялась проронить хоть слово… Все, что я слышала дома, было так не похоже на то, что говорил Володя!

У кого же правда?!

Володя взглянул на часы.

— А ты знаешь, что уже второй час? — сказал он. — Ты хочешь спать?

— Спать? Ни чуточки!

— Вот и хорошо!

— Ну, рассказывай же мне о папе и маме! — нетерпеливо сказала я.

Володя сел около меня.

— Слушай, — сказал он. — Мне наши родители столько раз рассказывали свою историю, что я смогу рассказать тебе ее подробно. Не устанешь слушать?

— Глупости спрашиваешь! — возмутилась я.

— Ну, слушай. Наша мама росла, как ты: под стеклянным колпаком, с боннами, с гувернантками. В гимназию и ее не отдали, училась дома. Но была у нее подруга Валя, гимназистка. Валин отец был известный профессор, — значит, Валя была «из хорошего дома», и дедушка с бабушкой позволяли маме дружить с ней. Только они, конечно, не подозревали, что сам профессор был революционно настроен. В доме у профессора часто собиралась революционная учащаяся молодежь.

Мама еще девочкой слушала там часто споры и беседы, совсем непохожие на то, что она слышала дома. И она рано стала задумываться: так ли уж хорошо все устроено в России, как считал дедушка? Ну, словом, мама рано поняла, что правда — не у дедушки, а у тех, что собирались у Вали.

Валя кончила гимназию, поступила на курсы и сразу вступила сама в революционную организацию. Она много работала в подпольном — значит, тайном — «Красном кресте» и вовлекла туда и нашу маму, «Красный крест» помогал революционерам, посаженным в тюрьму: посылал передачи, добивался свиданий для родных, добывал деньги, устраивал побеги за границу с чужим паспортом. Словом, всячески облегчал участь заключенных. А среди арестованных революционеров часто были такие, у которых в Петербурге не было родных. Так вот, в «Красном кресте» работало немало девушек; они объявляли себя невестами заключенных, носили им передачи, ходили на свидания.