Нежная спираль - страница 8

Над кустом пролетели сойки, каждая из них несла в клюве по грецкому ореху. Куда они несли эти орехи, не могу сказать, неясно мне также, может ли сойка проглотить орех или расколоть его клювом или она с высоты роняет его на камень, чтоб орех раскололся и она могла съесть ядрышко. Человек из куста стал звать на помощь, он, видно, запаниковал, потому что забился в кусте, точно муха в паутине. Однако, подобно мухе в паутине, чем больше он метался, тем больше запутывался, куст охватывал его и впивался когтями со всех сторон. Куст лишал его возможности двигаться.

Солнце клонилось к закату, освещая пологими лучами алые плоды шиповника, и они все больше напоминали капли крови, проступавшие на лбу куста. Страх пополз по скатам Бабы Яги, сборщики предпринимали вялые попытки помочь пленнику, но попытки их скорее всего отягчали его положение, потому что вскоре он стал вопить изнутри, умоляя не раскачивать куст, не то его когти еще глубже впиваются в тело. „Ох, больно… ох!..“ — стонал бедолага, попавший в ловушку.

Никогда прежде я не видел, чтоб Баба Яга так быстро пустела. Отдыхающие поспешно спускались к своим домам отдыха и санаториям, по ту сторону гребня прошел чабан, покрикивая на овец. Его не было видно, слышно было только блеянье да перезвон колокольцев. Владельцы „хитачей“ совсем приглушили музыку и почти на цыпочках спускались в низину, где зарождался легкий голубоватый туман, а может и дым, кто знает. Во всяком случае этот голубоватый туман или дым волнами медленно пополз по голому боку Бабы Яги к кусту шиповника, вонзившему все свои когти в пленника. Я стоял на гребне и наблюдал за сборщиками. Они разбирали свои корзины и мешки, кое-кто закурил, дым пластами повисал над ними. Они о чем-то тихо переговаривались и тихо говорили что-то пленнику. Потом взяли свои корзины и мешки и, вскинув на плечи деревянные крючья, потянулись в разные стороны. Видимо, эти люди не принадлежали к одной группе сборщиков, а случайно встретились днем у кустов шиповника, разбросанных по горному склону, наскоро перезнакомились, но при первой же беде разбрелись каждый в свою сторону. Они немало поизмывались над природой, но вот и природа нашла случай поизмываться над ними и задержала одного из них в своих когтях.

Больше я не подходил к кусту.

Я медленно прошел по гребню, мне казалось, что куст шиповника становится все больше и все более крупными делаются кроваво-красные плоды, усыпавшие его со всех сторон, а среди них, быть может, проступали и капли живой крови, которые древний куст с эпическим спокойствием выдавливал из своего пленника. Тот едва шевелился в его утробе, всеми покинутый, в обществе одной лишь высохшей змеиной кожи, хрипел и отдавал богу душу… Непонятно было, кто и как мог помочь несчастному!

Я шел по гребню Бабы Яги и думал о том, что возле нас непрерывно кто-то или что-то умирает и что умирающим никто не в состоянии помочь. Если б сам господь спустился с неба, он лишь беспомощно пожал бы плечами, и лучшее, что он мог бы сделать в подобном случае, это прибрать душу умирающего. Я часто спрашивал себя, зачем богам души умерших, и никогда не мог найти ответа на свой вопрос. Не для того ведь собирают боги души умерших, чтобы играть с ними в домино!

На другой день прошел дождь с градом, потом белый туман окутал Бабу Ягу, и в тумане возвышался огромный, дикий и взъерошенный куст шиповника. Народ толпился в отдалении, наблюдая, как медленно куст убивает человека. Сборщик диких плодов подавал совсем уже слабые признаки жизни, он почти не шевелился, лишь пытался повернуть голову, ожидая, как видно, что вот-вот появится помощь, но крепкие когти куста ухватили его за чуб — кровь, забрызгавшая его, уже свернулась — и не позволяли умирающему обернуться. Солнце временами пробивало туман, заливая светом Бабу Ягу и куст, в его лучах огромные кроваво-красные плоды казались огромными каплями крови, которые куст шиповника выдавливал из самого своего сердца, угрожающе поглядывая на все стороны света. Я стоял среди притихшей толпы и заметил, как у всех мурашки побежали по коже. Люди переступали с ноги на ногу, тихо переговаривались, потом появились владельцы „хитачей“, но аппараты их на этот раз молчали. Надо всеми нами, над всем этим недужным миром минеральных вод и санаториев, возвышался, точно злой идол, дикий куст шиповника. По всей вероятности недужный этот мир впервые наблюдал, как куст убивает человека. Словно какое-то ужасное чудище времен погружения Атлантиды и динозавров появилось на холме, посягнуло на одного из нас, двуногих, и теперь неторопливо и неуклонно выцеживало из него соки.