Нежность. Том 2 - страница 6

— Мама, что делаешь? — к Еве подошел высокий парень в черном архатейском балахоне. Принц Дитрих совсем не походил на отца, в его облике не было ничего от эфийца. Кожа золотилась типичным для архатейцев загаром, а зеленые глаза не уступали по блеску самым крупным изумрудам в королевской сокровищнице. Дитриху едва исполнился двадцать один год, и жизнь наполняла каждую клетку его юного организма.

Ева оторвалась от книги и взглянула на сына.

— Что за прическа? — вздрогнула она, — Прибери волосы.

— Мне служанки сделали национальную прическу. Хотели еще косички сбоку сделать, но я не дался. Слишком мудрено. А что не так? — растерялся парень, машинально распуская высокий хвост из копны пышных длинных черных волос.

— Ничего, — поморщилась Ева. Дитрих ей на секунду показался давно умершим братом Касандером. Сын и без того как две капли воды походил на родного дядю, а с такой прической сходство становилось пугающим.

— Мне не идет?

— Нет.

— Не злись, мам, — Дитрих обнял мать за плечи и нежно поцеловал в щеку.

— Прости, — смягчилась она, — Я немного нервничаю перед балом, не люблю всех этих лживых дворян, шум, музыку… Будто все дышит интригами и обманом.

— А что за книга?

— Типичная местная мерзость, — Ева покрутила книгу в руках, — «Пророчества» от старца Року. К слову им оказался Хизу Чивори…

— А-а! — воскликнул Дитрих, — Те самые известные «Пророчества». Они очень популярны у молодежи.

— Ты читал?

— Нет. Не хочу. Оскорбления папы мне неприятны. О чем там?

— О прошлом, а оно как обычно туманно. Сейчас полно проходимцев, которые за деньги и наживу, толкуют прошлое, как им вздумается.

— Их всегда полно. А о нас там что написано?

— Зачем пересказывать гнусности!

— Я слышал разговор местных слуг, — Дитрих потупил голову, — Они называли отца захватчиком и подлецом. Мол, он обманом и предательством захватил власть, и сжил со света правителя Касандера…

— Может, достаточно! — Ева вскочила и швырнула книгу на пол, — Хватит цитировать глупости черни! Люди всегда болтают! Им только дай волю, они королевскую власть во всех смертных грехах обвинят. А попробовали бы сами отвечать за целое королевство! Неблагодарные…

— Мам! Прости, я не хотел… Я не думал, что мои слова тебя так заденут. Надеюсь, ребенку не причинил вреда, моя сестренка мне очень дорога.

— Пока еще не знаю, кто будет, — королева забыла о минутном гнев и с любовью погладила живот.

— Конечно, сестра! Я буду лучшим старшим братом, — Дитрих поцеловал матери руку, — Ты меня прости, мам. Мое любопытство излишне, но оно лишь следствие терзаний…

— Милый мой, — Ева взяла сына за плечи и всмотрелась ему в лицо, — Неужели ты думаешь, я бы вышла замуж за ужасного и недостойного человека, который убил моего родного брата? Ведь Касандер был моей семьей!

— Мам… я не имел ввиду… Прости…

— Понимаешь, тогда было сложное время, запутанное… Род Милиотар тоже обвиняли в захвате власти, а теперь винят Тау, что убрал истинных правителей. Раньше Чивори интриговали против брата, а ныне Хизу Чивори пишет в «Пророчествах», что только Касандер спасет Архатей. Ну, прямо, какие-то превратности истории!

— Я хотел спросить, — Дитрих смущенно улыбнулся, — Только не сердись.

— Спрашивай, конечно, милый, — мать нежно прикоснулась ладонью к щеке сына.

— Как он умер? Касандер?

— А почему ты спрашиваешь?

— Ну, так… Интересно. Говорят, мы похожи.

— Господи, — Ева всплеснула руками и закрыла ладонями глаза, — Ничего общего. Сходство, как у двух архатейцев. Кто же тебе такое мог сказать? Опять слуги?

— Вообще-то, папа, — признался Дитрих.

— Час от часу не легче.

— Он рассердился на меня. Я меч толком до сих пор держать не умею, — виновато улыбнулся парень, — Куда мне с моей комплекцией?! Вот, отец и сказал, что я вылитый Касандер, такой же бесполезный и никчемный.

— Ну, папа… он не со зла. Ты же знаешь, Тау просто вспыльчивый, нервный. Ему сейчас тяжело, беспорядки, государственные дела, интриги — все наваливается на него огромным грузом ответственности и неразрешенных проблем. Не сердись, ладно?

— А я не сержусь. Просто папа меня не любит.

— Перестань, — Ева кинулась к сыну и прижала к груди, — Любит, но он же мужчина, не может показывать чувств.