НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 05 - страница 10

А что делать? За красивую жизнь приходится платить устойчивым советским рублем и красными кровяными тельцами. Тельца объединяются. Золото с эритроцитом.

— Роби, о чем замечтался? Готовь решетку. Дифрактометр запустим после обеда.

Ее приготовят другие. Вернее, она уже готова и ждет новых рук и новых глаз. Самая легкомысленная конструкция, придуманная людьми, это тюремная решетка. Ни одну любовницу не ласкают так долго и жадно, не спуская с нее восторженного взгляда, как это неостроумное сооружение из металла. Поклонники у нее не переводятся. Неужели же карие с поволокой глаза Роберта Мильча должны будут созерцать стальную абстракцию, ставшую на его пути к комфорту? Что же, это не исключено. Возможно, майор Петров уже записал эту коробку под тридцать шестым номером в длинном списке вещественных доказательств. А возможно… Все возможно!

Мильч осмотрелся.

Вот стол, диаграммы, приборы, сотрудники, окно, солнце за ним, но… где я? Меня уже нет здесь, я ушел в иные дали… А может, выбросить? Есть же канализация, она собирает всякие отбросы, Так почему бы ей не принять в свое лоно ошибку, промах и неудачу человека? Отличная система, человек нагрешил, наблудил, накуролесил, потом понял, сходил куда надо и очистился.

Но, может, ничего страшного? Просто ловкий ход Патлача, чтобы затянуть в их капеллу. А капелла у них страшная, дегтеобразная. Но тогда, чтобы скомпрометировать меня, нужно пустить по этому следу майора Петрова. Возможно, этот сероглазый товарищ уже набирает номер телефона нашего института и тогда… Срочно выбросить?

Подумаешь, деньги за транзистор. Отдам через месяц. Контрабанда? А откуда знал?

Мильч встает и идет к двери, придерживая полу пиджака.

— У вас болят зубы, Роберт? — спрашивает кандидат физико-математических наук Епашкина.

— Одаряет же природа людей, — отвечает Мильч. — В вашем лице, Ольга Ивановна, блестяще сочетался врач-электрик и физик-терапевт.

— Вам следует еще поработать над своим остроумием, Роберт, — говорит Епашкина, — в таком виде оно недопустимо для пользования в общественных местах.

— Мой юмор носит камерный характер, Я горжусь этим.

Мильч бежит в туалет. Запирается, судорожно срывает обертку с коробки и открывает ее. Дюжина золотых часов с кольцевыми браслетами! Лежа на черном бархате, они напоминают членистое тело неведомого насекомого. Мильч несколько секунд оцепенело смотрит на часы, затем осторожно вынимает одну пару.

— Швейцария, — шепчет он. Из забеленного окна падает тусклый зимний свет и, отразившись от золота, желто-зеленой слизью ложится на лицо лаборанта.

Прекрасные вещи. Изумительные. Многодневный человеческий труд. Неужели он должен погибнуть? За что? Скормить продукт цивилизации, прогресса и техники этой эмалированной белой глотке? А впрочем, металл нельзя отправить таким путем в канализацию Он не преодолеет барьеров, расставленных инженерами.

Мильч закрывает коробку и выходит. Видит бог, товарищ Петров, я хотел быть честным. Но не могу ради этого дать пощечину своей бабушке. Дилемма очевидная; или бабушка или честь. Я за бабушку. Это она твердила мне на протяжении всего моего затянувшегося детства, что я должен беречь вещи, уважать вещи, любить вещи. Их делали люди. Я не хочу обидеть людей и оскорбить память моей бабушки. Считайте меня соучастником, майор Петров!

Он снова пошел в лабораторию. Сотрудники возвращались с обеда, обмениваясь впечатлениями о сегодняшнем меню. Аспирант Вася расхваливал гуляш, механик Андрей Борисович превозносил лангет, а младший научный сотрудник кандидат наук Интерсон, страдавший язвой желудка, определил обед одним словом — «помои». Он питался протертым супом и рисовой кашей.

— Вам, Кулешов, следует изменить фамилию на Гуляшов, — ядовито заметил Интерсон, обращаясь к Васе. — Тогда ваше пристрастие к этим осколкам барашка под томатным соусом будет генетически оправдано.

— Ваша беда в том, Леонид Самойлович, — сказал Вася, — что вы не занимаетесь спортом. Займитесь физкультурой и у вас появится огромная потребность в мясе. Вы, случайно, не турист?

— Нет. Я язвенник, — ответил Интерсон, зарываясь в бумаги.