НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 15 - страница 10

Ему хотелось жечь и уничтожать колхозы, взрывать и ломать машины, мучить и убивать людей. А он толково руководил строительством, добивался новых, лучших машин и получал их, заботился, чтобы и горожане, и колхозники жили привольнее, зажиточнее, веселее. И скрыто живший в Егорове человек ничего не мог поделать, петому что постоянно пребывал в страхе стоит ему только показаться хоть на миг, как все увидят и закричат: «Вот он, хватайте его!» Страх этот приобрел вполне реальные очертания в начале 1940 года. Выступая однажды на собрании, он увидел невдалеке знакомое лицо. Знакомое не по нынешним, а по прошлым временам. Лицо это мелькнуло в толпе и скрылось. Потом снова появилось. Зыбин кое-как закончил доклад и в изнеможении опустился на стул в президиуме. Он сидел на виду у всех, а ему хотелось Забиться в темный угол, уйти От людей. Наконец пытка кончилась. Дома он тщательно запер дверь, нашел початую бутылку водки, налил полный стакан… Кто же был тот, знакомый? Где встречались? И вспомнил: следственная тюрьма, сосед по нарам, ожидавший суда за поджог. Как его звали? Рыбья какая-то фамилия… Окунев, Уклейкин, Осетров?.. Да, Снетков!.. Что же теперь делать? Бежать? Куда? Да и не успеет… Этот, наверное, уже сидит в райотделе НКВД… Выслуживается, замаливает старые грехи…

Выдвинул ящик стола. Положил на зеленое сукно старый наган, тот самый, егоровский. Воронение местами стерлось, тускло мерцала сталь. В барабане едва виднелись кончики пуль, утопленных в гильзы.

— Шесть им, седьмую — себе… А может, обойдется? Может, я ошибся — у страха глаза велики — бывает же такое. Нет, надо подождать и посмотреть, что будет. Это, — он погладил прохладный металл ствола, — всегда успеется. Раньше, позже — туда дорога есть, а обратно нету…

Он взял нетронутый стакан, вылил водку в ведро под рукомойником, сунул наган под подушку и лег. Страхи отступали, постепенно подобрался и сморил сон.

Старого знакомца он встретил нескоро, почти через год, на улице. Тот стоял у забегаловки-чайной, имевшей в народе насмешливое прозвище «Голубой Дунай». У Зыбина что-то напряглось и похолодело внутри, но он продолжал идти ровным упругим шагом и глядел прямо в глаза Снеткову. Нехороши были эти глаза. Зыбин прошел мимо и не выдержал, оглянулся. Снетковская улыбка была еще хуже глаз — наглая, жалкая и трусливо-жестокая. Зыбин сжал в кармане рукоять нагана — теперь он не расставался с оружием. «Вот сейчас всадит пулю в кривой, желтозубый рот — все…» Но не выстрелил — шагнул к Снеткову. Тот попятился, забормотал невнятно: «Вот и свиделись, Гришенька… а я все сомневался — ты ли это… в начальство вышел, поможешь старому другу, помнишь ведь, как бедовали вместе, баланду тюремную из одной миски…» — Ошибся, приятель. Я никакой не Гришенька, а Егоров Алексей Иванович, запомни!

Зыбин говорил тихо, ровным, лишенным оттенков голосом. Но страшен был этот голос, и Снетков сразу сник, улыбка сползла с его лица, он растерянно заморгал и отступил еще на шаг.

— Я ни с кем еще тюремную баланду не хлебал — тоже запомни. И для тебя же лучше будет, если ты никогда больше не обознаешься, понял? А чтобы соблазна не было — катись отсюда подальше! Чем дальше, тем лучше…

— Так не на что… Я бы и рад, да обнищал до последнего края…

— На, и чтоб я тебя больше не видел!..

Зыбин выхватил из бокового кармана пачку денег. Снетков боязливо протянул руку, и деньги мгновенно исчезли.

— Я письмишко, если позволите, пришлю… Адресок свой…

— Не надейся! Пошел, ну?..

Снетков, оглядываясь, сутулясь, заковылял к вокзалу.

В начале июня 1941 года пришло письмо. От Снеткова. Он был недалеко, в соседнем районе. Писал вежливо, без упоминаний о прошлом. Сообщал, что нездоров и нуждается в помощи. Что было делать? Послать деньги — значило окончательно попасть в лапы Снеткова. Не ответить — придет другое, третье письмо, и рано или поздно тайное станет явным. Зыбин начал готовиться к отъезду. Следовало добыть надежные документы на другое имя. Егоров должен был исчезнуть, как десять лет назад исчез Зыбин.

Но он медлил. Медлил, хотя и понимал, что опасность растет с каждым днем. А после 22 июня, когда с фронтов стали поступать грозные сообщения, когда фашисты заняли Минск и двинулись к Смоленску, отпала (так считал Зыбин) необходимость бегства. Он стал вынашивать иные планы…