Ни бог, ни царь и не герой - страница 4
— Подожди меня пять минут, юноша. Я скоренько. — И исчез так же быстро, как появился.
Я огляделся. Красивая темная мебель, зеркало, ковер на паркетном полу, замысловатой формы лампа под потолком. Я и не заметил, как хозяин вернулся.
— Что, ориентируешься? — спросил он и, видя, что я его не понял, поправился: — Знакомишься с обстановкой, то есть? Правильно, в новом месте всегда надо хорошенько оглядеться. Запомни, юноша, это. Ну, Васину записочку я прочитал. Раздевайся, дружище, да пойдем-ка в дом.
Мы вошли в просторную столовую. Над столом, покрытым расшитой какими-то невероятными цветами скатертью, горела лампа под шелковым оранжевым абажуром, освещая сидевших вокруг пятерых рабочих нашего завода. На столе весело и уютно шумел большой, ярко начищенный медный самовар, стояли закуски, варенье, сахар.
— Садись, ешь, пей чай. Небось еще не ужинал?
Я страшно конфузился — мне никогда не приходилось видеть такого великолепия. Уселся на краешек стула, но к чаю не притрагивался.
— Ну, что же ты?
— Да я ужинал, не хочу, спасибо.
— Ну, ну, не стесняйся, чувствуй себя как дома.
Рабочие рассмеялись.
— Он и чувствует себя как дома, — сказал один из них. — Привык не жрать, в избе-то хоть шаром покати. Кушай чай, Ванюшка. Доктор свой, хороший человек.
Я и вправду почувствовал себя хорошо и спокойно, словно давно знал доктора и рабочих, собравшихся у него, словно мне не впервой бывать здесь, в этой уютной и гостеприимной квартире, с этими хорошими, доброжелательными людьми. Я налил чай из чашки в блюдце и стал потихоньку дуть на него и прихлебывать. А гости продолжали разговор. О чем же они говорили? Слова были все как будто русские, знакомые, а разговор непонятный, как та книжка, которую подарил мне студент-арестант.
Потом доктор Модестов подсел ко мне и по-дружески стал расспрашивать, как я живу, отчего так плохо одет, хуже, чем другие рабочие, нравится ли мне петь в хоре, большая ли семья, кто работает… Впервые образованный человек, по моим тогдашним понятиям «господин», беседовал со мною как равный с равным, и я чувствовал, что вопросы его — не простая вежливость или желание войти в доверие, нет доктор Модестов искренне интересовался мною, Ванюшкой Мызгиным, простым, малограмотным рабочим парнем, моей жизнью, моими горестями, моими надеждами и мечтами.
— Значит, у вас работают трое — отец, ты и мать? Так? И все же вы не сводите концы с концами! А вот у управляющего заводом ты бывал?
— В саду только.
— Это где у него оранжерея?
— Да.
— Оранжерея и дом огромный, и сад, и конюшня — богато живет ваш управляющий. А кто из его семьи работает?
— Да он один.
— Как же так выходит?! Почему же это он один получает во много раз больше, чем вы трое?!
— Так ведь он ученый, а мы неграмотные. Да тятя еще сильно пьет.
— Почему же твой отец и ты неграмотны? Вы, может, не хотели учиться?
— Так на что же учиться? Денег-то нет у нас, а без денег не выучишься.
— Вот видишь! И батька твой, наверно, не с радости пьет. А знаешь, почему все это так получается? Почему одни словно сыр в масле катаются, бездельничают, а другие, как ты, как твой отец, вот как они, — он указал на своих гостей, — как все рабочие, изнемогают от тяжкого труда, а едят один черный хлеб да щи, и то не досыта? Потому что ни тебе, ни отцу, ни другим мастеровым людям не отдают все заработанные деньги. Большую часть этих денег прикарманивает хозяин. Он пользуется тем, что завод — его, машины, печи — все его. Что хочет, то и делает. Тебе не правится — вон на улицу, и подыхай с голода.
— Что же делать-то?
— Что делать? Нужно сделать так, чтобы все рабочие поняли, в чем неправильность такой жизни, чтобы они объединились все вместе и отобрали у богачей заводы, — все должно принадлежать тем, кто трудится. Надо отобрать у богачей, у царя власть. Тогда можно будет сделать так, чтобы все люди жили счастливо. Это очень трудно. Много понадобится сил, много потребуется жертв. Ведь против нас и армия, и полиция, и царь, и богачи по всей России. Но мы все равно победим, потому что мы правы.
Долго еще беседовал со мной в тот памятный вечер доктор Модестов.