Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель - страница 64
Андре отошла к распахнутому окну, откуда врывался в комнату гнусавый голос разносчика фруктов и зелени. Луиза продолжала рассматривать карту. Ага, вот Мец, а вот Ремийи, откуда Теофиль послал ей записку. А вот Седан…
Андре вернулась к столу.
— Слушайте, Луиза! Думаю, Теофнль с этим солдатом послал письмо своим родителям, иначе — он просто чудовище! А если так, ваш визит к старикам сейчас не обязателен! Давайте-ка отправимся по редакциям! Ведь если сведения Ферре верны, я не вижу для Ваденге спасения! Пошли!
По пути они поняли, что Париж уже захлестнули тревожные слухи. И площадь и мост Согласия, и набережная д'Орсей были забиты толпами возбужденного народа. Охранявшие дворец гвардейцы едва сдерживала натиск множества людей.
— Солдаты, на границу! На границу! — раздавались требовательные крики перед Бурбонскпм дворцом.
Смущенные офицеры беспомощно пожимали плечами, Луиза слышала, как один лейтенант сказал другому:
— Да, Жан, наше место сегодня не здесь!
Вскоре солдаты оказались не в силах сдерживать возмущенную толпу. Опрокинув решетки, народ ворвался в украшенные знаменами и позолоченными орлами залы. У длинных столов толпились члены правительства, Тьер, потрясая над седой головой очками, запальчиво возражал кому-то:
— Ладно! Осуществляйте вашу республику! Но и отвечать за нее будете вы! Вы, а не мы!
«Пушечному королю» Эжену Шнейдеру, пробиравшемуся к президентскому креслу, кто-то от дверей кричал:
— Убирайся! Хватит! Нажился на народной крови! И сотни голосов, перебивая друг друга, взывали:
— Ну, чего ждете?! Республику! Мы готовы! Нас двести тысяч вокруг дворца!
Казалось, еще миг — и республика будет провозглашена, Франция обретет вырванную у нее свободу! Но нет в зале ни самоотверженного Бланки, ни неистового Флуранса, ни Делеклюза, никого, кто дерзнул бы стать у знамени! Среди всеобщего замешательства слышнее и слышнее вкрадчивые голоса:
— А достаточно ли нас, господа? И достоверны ли сведения о поражении на фронтах? Не подождать ли до завтра?!
Бессильный гнев душит Луизу, она рвется вперед, ей хочется кричать: «Трусы! Трусы!» Но громко звенит в руке Шнейдера серебряный колокол, возвещающий открытие заседания Законодательного корпуса, хотя «Зал потерянных шагов» полон людей, не имеющих депутатских мандатов. Но полномочия депутатов невозможно сейчас проверять!
Подняв руку, просит слова Жюль Фавр. Луиза внимательно разглядывает лицо в ореоле седых волос.
Она не раз встречала почтенного Жюля Фавра на улице Отфейль. Ведь это он — глава «Общества по распространению знаний», открывшего любимые ею курсы. О, пока она еще верит революционности «трех Ж го-лей» — и Жюля Фавра, и Жюля Симона, и Жюля Ферри, горделиво именующих себя либералами! Сейчас ее доверие к ним возрастает: Фавр предлагает Собранию взять власть в свои руки. Но, отвечая ему, бонапартисты поднимают неистовый рев: «Это происки прусских агентов, которых нужно расстреливать на месте!»
В невообразимом шуме и гвалте, с трудом шевеля вздрагивающими губами, Шнейдер закрывает заседание Корпуса и призывает парижан собраться завтра утром на площади Согласия. «Там и примем, братья, окончательное решение! Зал Собрания для Парижа слишком мал!..»
Потеряв в давке Лео, Луиза бросилась на квартиру Ферре. Мари дома не застала, а старики Теофиля, тоже получившие от него письмо, отнеслись к восторженным сообщениям Луизы о поражениях империи без всякого энтузиазма.
— Да вы же поймите, папаша Лоран! — чуть не кричала она. — Завтра — республика! Кончилось кровавое царствование! И нет сил, могущих нам помешать!
Но старик Ферре недоверчиво хмурился, угольные глаза его, очень похожие на глаза Теофиля, оставались печальными.
— Ах, мадемуазель Луиза! Вы большой, наивный ребенок! Я пережил не одну революцию! Не питал, не питаю и никогда не буду питать доверия к так называемым либералам! Они прячутся под любой личиной, покрывая происки деспотизма, хоронят по его приказам наши революции. Попомните мое слово, мадемуазель Луиза!
Она едва не плакала от бессилия убедить седого упрямца в возможности немедленного наступления царства добра и свободы, передать ему хотя бы часть переполнявшей ее радости!